Иванов Г. П. Родом из детства. Новелла. 2009 г.

Любимым, горячо любимым Мучканам посвящается. 28.04.09

Глава первая 

Мальчишки шестидесятых годов…. Особая каста, особый народ. Из разных социальных слоёв, не обращавших внимание на эти самые слои ровно никакого внимания! Улица объединяла всех, улица делала всех равными. Улица была общая, значит и интересы были общими. 

На Ворону собирались обстоятельно, не с бухты-барахты. Поход, как правило, обсуждался накануне, вечером, или же с утра кому-то приходила в голову шальная мысль, на ВОРОНУ! Рассылались гонцы из мелких, не доросших, к постоянным ходокам с оповещением. Место сбора было постоянным. 

Собиралась группа, не меньше семи человек, отчасти для широты общения, отчасти для безопасности похода. Стычки с «местными », контролировавшими свою территорию, были не редкость. Из одежды минимум. Сандалии, либо плетёнки те же сандалии, верх из широких ремней, переплетённых в причудливые узоры. Шик! Майка, трусы. ТРУСЫ. Особая тема, архиважная тема. Если трусы были тебе в пору, по размеру, ты ходил с гордо поднятой головой. Но если трусы, из экономической целесообразности, приобретались родителями на вырост....Что только не делал обладатель" удачной покупки" с ними. Натягивал резинки под самую грудь, лишь бы укоротить ненавистные, лишние дециметры ситца снизу, сделать их покороче... Старания его были тщетными и никчёмными. Вновь подходивший член группы, тут же, визуально, выхватывал бедолагу из общей массы, вместо приветствия вперёд выставлялась рука, с указующим перстом, направленным ниже пояса и произносилась убийственная фраза: " Семейные!" .Сколько презрения, неуважения и порицания было вложено в эту фразу, знает только переживший этот срам и позор! Девчонки реагировали на это более сдержано: отворачивались и прыскали в кулак, обрекая владельца данного гардероба на ещё более сильные душевные муки и страдания. Впрочем, обладателей трусов "в пору" было не так и много. Да и драматизм ситуации гасился быстро и просто. Лишние "фалды" аккуратно, симметрично сворачивались по периметру, и появлялось подобие плавок. Правда владелец новых плавок становился похожим на древнеримского гладиатора, идущего на смерть и кого-то там приветствующего! Не хватало только короткого меча и круглого щита. Трусы. Они несли функцию не только прикрытия первичных признаков, но имели широкий спектр применения, были многофункциональными. Но об этом позже. 

Девчонок с собой не брали из "принципу". Мешались. Нам требовалась простота и широта общения (вольные слова) а также свобода отправления нужд больших и малых, по дороге. Благо местный ландшафт, в этом мероприятии, был с тобой заодно. 

Ходили на Ворону своими, проторенными тропами. Сразу в низину, к Комарёвке, мимо, так называемых, грядок, которые тянулись от Зайцева колодца до самой бойни. Высевались там, в основном, огурцы и помидоры. Далее шли заросли кустов ивняка, мы их, почему-то, называли рощща, (с ударением на последнем слоге) В этих рощщах было много важных дел. Первое, ныряли в кусты на предмет поиска ежевики. Было её не так много. Зато, какая красота! Ежевика была чёрной, подёрнутая синеватым инеем, вкусноты и аромата необыкновенного! Далее шли лугом. Здесь тоже были дела. Дразнить прибитого бычка. Бычка на привязи. Подходили к нему и провоцировали на бодание. Бычок ревел, поднимал хвост и шёл в атаку. Ты от него! Коррида! Адреналин! Впрочем, бычок был беззлобным и добрым малым, гонял нас, скорее всего из-за монотонности своего жития-бытия, тоже развлечение, разнообразие. Война заканчивалась быстро, и начиналось братание. Подходили к бычку, чесали ему нижнюю часть шеи. Он её вытягивал как можно дальше, сопел, млел, дышал с воздыханием, лизал руки, в благодарность. Когда уходили, шёл провожать, насколько позволяла привязь, мычал в след что-то долгое и грустное, опять скукота. Дальше выходили в саму Комарёвку, практически в середину длинной улицы. С Комарёвскими у нас было негласное замирение, баталии с ними были спортивного, благородного характера. Да и территории были рядом, и крупных пограничных конфликтов не было. Так, мелкие локальные стычки. В общем, по улице шли смело, не озираясь. Доходили до Лопасово, то ли большой пруд, то ли небольшое озерцо. Обходили его слева, по перешейку вброд. Купаться в нём, если шли на Ворону, было ниже своего достоинства и посему внимания ему не уделялось никакого. Впереди ВОРОНА! За Лопасово начинался простор! Заливные луга, выпас местных стад коров. Дальше шли неудобь, кочкари. Шампиньонов под этими кочками было без счёту. Не собирали. В те поры мало кто в Мучкапе разбирался в грибах. По пути встречалось множество естественных углублений ландшафта, заполненные полыми водами и разливом. Мы их называли гаями (гай, откуда это?) Всё это примечалось, бралось на заметку. 

Глава вторая 

Гаи омутки встречались на пути часто, но не каждый удостаивался внимания. Наконец выбирался претендент, не такой уж большой, но и не маленький. Выносилось общее решение: Этот! Главные дела были сделаны, в основном, прибавлялась скорость, вперёд, к намеченной цели! Дальше шли без остановок, забирая левее к лесу. Доходили до реки и шли левым берегом вниз по течению. Добирались до "своего" места. Лес, довольно крутой обрыв, неудобный для купания, река. На другом берегу, вдалеке какое-то селение, уже не могу вспомнить. На той стороне берег пологий, с приличной проплешиной песка среди травы, пляж. Забредали в такую даль исключительно для того, чтобы отвести душу. Поплавать, понырять, река в этом месте была на редкость глубока. Перво-наперво, по прибытии на"место",делалась визуальная разведка"того" берега, на предмет присутствия там противоположного пола. Однополые особи интересовали нас с точки зрения рукопашной, чужая территория. Впрочем, берега всегда были пустынны, и это радовало. Свобода! Разводился костёр, довольно приличный, Когда пламя охватывало весь сушняк, туда бросалась сорванная сырая трава. Костёр начинал неимоверно чадить дымом, редкий комар подлетал к такому природному безобразию, что было и нужно! Основа заложена. Купаться!!! Трусы дружно снимались и сваливались в общую кучу! И если на суше трусы были тебе первым другом, в воде они только мешались. При нырянии, резком вхождении в плотные слои воды и наличии слабой резинки, трусы оказывались на пятках! До беды недалеко. Потерять можно. Конфуз! Все, опять же дружно, спускались с неудобного обрыва и сверкая кипенно-белыми, на фоне чёрных загорелых спин и лодыжек, задами, с рёвом бросались в воду! Вода! Первородная стихия человека! Манила к себе, зазывала, чаровала! В воде группа делилась по интересам. Игра в крысы, всем известна, описывать не буду". Доставание дна". Это уже серьёзно. По пути заключалось пари: достанет тот или иной дно или нет. Заключивший пари, перед погружением ровно дышал, потом, как можно больше вдыхал в лёгкие воздуха и погружался вниз, доставать дно. Игры прекращались, с замиранием сердца считались секунды. Наконец на поверхности появлялась голова, из воды торжественно, с победным кличем выбрасывалась рука с зажатым кулаком полным донного ила". Дно достато!" Доказательство налицо! Пари выиграно! Все облегчённо вздыхали, и проигравший, и секунданты. Все втайне завидовали лихости, и удали выигравшего пари. Да и пари-то было пустяшным. В лучшем случае, победитель, как загульная корова, прыгал на побеждённого и тот вскачь, как боевой конь под седоком, носился с ним минуту другую. В худшем, десяток щелбанов в лоб, не больных, для порядку. Искупавшись до синевы кожи и стучания зубов, выбирались на берег, к костру. Из общей кучи выбирались свои, родные, бережно стелились на истоптанную траву, и неспеша, чинно, рассаживались вокруг костра. Я же говорил, многофункциональные! Делалось это из профилактических целей: как бы острая щепка или колючка не вонзилась в мягкие места, или не приведи... в какое другое место. Старшаки, более возмужалая часть группы, к тому времени покуривали. А так как безденежье было всеобщим, курили, в основном, бычки. Бычки, окурки недокуренные взрослой частью населения. Бычки собирались как самими курящими, так и их друзьями, знавшими о дурной привычке друга. Особой удачей было найти царь-бычок, окурок недокуренный до половины. Но это уже редкость, как самородок у золотоискателей. Такой бычок и преподносился как дорогой подарок. Около костра старшие рассказывали небылицы, щедро делились "жизненным опытом", говорили, что тогда, чуть ли не"в старину",было то-то и то-то. Слушали их раскрыв рот. Подвергать сомнению их россказни было не принято, и всё принималось как аксиома. Отогревшись, разбредались по лесу, по своим интересам. Кто-то искал черёмуху, полакомиться. В тех местах её было совсем немного. Кто-то докучал таранов (правильно тарантул, земляной паук). Делалось это просто. На прочную нитку прикреплялся небольшой кусок вара, особой смолы, применяемой сапожниками в своем деле. (Кстати вар этот жевался нами вместо жевательной резинки, жвачек тогда и в помине не было.) Находилась норка, жилище тарана, кусок вара отправлялся внутрь, и начиналось докучание. Нитка поднималась вверх и резко опускалась вниз. Такого хамства и беспардонности таран долго выносить не мог. Выскакивал из норы, посмотреть на возмутителей спокойствия. Вида он был устрашающего! Крупный паук, слегка продолговатый, с полосатыми, многочисленными причудливыми ножками лапками. Поговаривали, что паук ядовитый. Докучателей как ветром сносило! Крики! Рёв! Адреналин!!! Другие искали в лесу орешник. Не орехов ради. Удилище! Телескопических удочек не было даже в проектах. Да и "стычная", бамбуковая была непозволительной роскошью. Подать идею родителям о бамбуковой удочке? Идея изначально была тухлой, неперспективной и заранее обречённой на провал! Надеялись только на себя! Находился куст, из общей массы выделялся самый длинный и ровный побег, срезался у основания, очищался от листьев и отростков. Всё! Удилище почти готово. Всё это было прелюдией, передышкой перед главным мероприятием. Ловля раков. 

Глава третья 

Ловля раков, дело серьёзное и ответственное, сопряжённое с некоторым риском, требовавшее немалого мужества и ловкости. И поэтому на этом берегу оставались старшаки и наиболее отчаянные, из "стригунков". Им предстояло нырять в воду, выискивать в отвесном глиняном берегу рачьи норы, засовывать туда руку и успеть схватить, если успеешь, рака. Тот, в свою очередь, хватал всё, что попадалось под клешню. Если за палец, то боль как-то можно было стерпеть. А вот если меж пальцев, не до адреналина. Рак, в тамошних местах, нрава был несговорчивого, характера лютого. Жилище своё, от агрессора, защищал с таким же упорством и агрессивностью, как и агрессор. Оно и понятно кому ж на вертел-то охота. Другая часть группы депутировалась на тот бок (тот бок-тот берег) ловить раков помельче, соответственно твоему возрасту, но числом побольше. На тот бок плыли, опять же таки голышом, но прихватывали пару обладателей "семейных". Те плыли в трусах. Как я говорил, тот берег, бок, был пологим, с приличным количеством прибрежного песка. Песок шёл далее в реку, метра на три от кромки воды. И уже далее, когда вода доходила тебе до груди, а то и до шеи, дно было выстлано какой-то особой подводной травой. Мы тогда не задумывались какой, главное в этой траве обитали раки. Много раков обитало. Ловились они на удивление просто. Ты вставал на траву, сдвигал ноги вместе, и боком, по чуть-чуть семенил, передвигал свои ходули. Если под одной из стоп что-то шевелилось, рак! Ты вбирал в себя воздуху, резко приседал, доставал из под ноги рака вместе с травой, рука резко выбрасывалась из воды и новоиспечённый рекрут летел на берег. Раки не оказывали никакого сопротивления. То ли по малолетству, то ли с испугу. На берегу сидел ответственный за сбор улова, в трусах, на случай внезапного появления девчонок. Он поднимал рака, приводил его в надлежащий порядок, складировал в общую кучу, ловил и возвращал на своё место дезертиров. Рак он тоже понимал, что добром для него это не кончится, посему и расползался в разные стороны, при первом удобном случае. Куча рекрутов на берегу росла на глазах. Наконец общим решением выносилось: Хватит! Предстояла транспортировка сырого продукта через реку, уже на тот бок. Как!? На помощь приходили родные, многофункциональные". Семейные" незамедлительно снимались с обладателей (не зря ж мы их с собой брали), длинные "фалды" завязывались, в одни трусы сваливалась первая половина кучи, в другие вторая. С изнаночной стороны находилась дырочка, куда первоначально вставлялась резинка, резинка слегка вытягивалась, в образовавшуюся петлю просовывался палец и резким движением горловина затягивалась! Получалось вроде солдатского вещмешка сидора, только без ремней. Улов брался транспортировщиками под мышку и все погружались в воду. Плыли своим, особым стилем. Баттерфляй и прочие там кроли отметались как неудобные и непригодные излишества. В воде, транспортировщик ложился на левый бок, левой же рукой загребал под себя воду, вроде однолопастного винта или весла. Правая рука, с уловом, была вытянута вверх. Рядом плыл страховщик. Если пловец-гребец уставал, его сменял страховщик. Издали, особенно сверху, эта картина напоминала двух раненых Чапаевых, которые старались переплыть Урал, но почему-то с сидорами в руках. Наконец водная преграда форсирована. Все выходили на берег, забирались на кручу, улов вываливался из "семейных" сидоров. Трусы приводились в порядок, вешались на вбитые колышки рядом с костром. Сушиться. Костёр по- прежнему чадил дымом, трусы скорее не сушились, а коптились. Они понуро, обречённо висели на колышках, и действительно были похожи на трусы холодного копчения. Глаза обладателей "семейных" начинали светиться оптимизмом. В голосе появлялись твёрдые нотки, типа: Чтобы вы без нас делали... К тому времени, старшие тоже не дремали. В непрерывно шевелящейся, торчащими во все стороны усами и клешнями кучке, было не менее двух десятков крупных, матёрых раков. Трава из костра убиралась, добавлялась изрядная охапка сушняка. Для будущих углей. Пламя быстро взмывало вверх, унося за собой снопы искр. Колышки отодвигались подальше, на случай прогара, от греха подальше. Когда пламя начинало терять свою силу, костёр разгребался на предмет увеличения диаметра кострища. В него скопом сваливались раки и крупные и мелкие. Начиналось шипение, свист, треск! Самые чёрные прогнозы раков сбывались. Пламя практически гасилось, с боков подгребались угли. Костёр начинал дымить, источать, гонящую слюну, аромат! Раки краснели на глазах. Чтобы пропечка была равномерной, вся масса, время от времени, ворошилась деревянной кочергой. Когда раки доходили до съедобной кондиции, а аппетит от аромата становился нестерпимым, начиналась выгрузка готового продукта. Всё опять сваливалось в общую кучу, потом пересчитывалось, делилось по братски, на равные части, по числу едоков. Один из членов группы отворачивался, другой, указывая на одну из кучек, вопрошал: «Кому?» Не видя, на какую кучку указуют, тот говорил". Витьке!" Витька подходил и забирал положенную долю. И так по кругу, пока не отоваривался последний. Демократия и равноправие были в группе на высоте! Приступали к еде. Трапезу описать трудно, уж больно быстро она проходила. Члены группы напоминали стаю голодных волков, завалившие лося зимой. Треск вокруг стоял неимоверный. Издавался он как тыльными сторонами ушей, так и молодыми, крепкими зубами, которые вгрызались в мякоть рака вместе с хорошо прожаренными частями панциря. Всё мололось и перемалывалось как мельничными жерновами зерновые культуры. Раки того стоили. Цвета они были пепельно-красного, до черноты прожаристыми, местами и вовсе прогорелыми, но это только придавало им особый, понятный только настоящим гурманам, вкус. Не чувствовалось ни отсутствия соли ни специй. Клешни, да и другие съедобные части раков, были очень шершавыми, а потому и язык, после этого, "горел" как будто ты съел не кучку редкого деликатеса, а стручок перца паприки. Оглядываясь назад, и вспоминая прошедшее, делаешь открытие: А ведь вкуснее этого, ты, старик, ничего не ел. Ни в гостях, ни дома, ни в ресторане. Объедки аккуратно собирались и ссыпались в костёр. Местные вороны клевать их отказывались, по причине отсутствия там съедобных частей. С трапезой покончено. Подавалась команда старших". Малые нужды не справлять, терпеть!" Все кивали головами понимая, что поход близится к завершению. Далее опять спускались с обрыва, купаться (какой раз по счёту?) На утолённый голод купание происходило гораздо веселее и подвижнее. Брызгали друг друга водой, делали искусственные радуги, внезапно подныривали под зазевавшегося, хватали того за нижние части ног, резко тянули на себя. Отчего бедолага страшно выпучивал глаза, издавал непонятный рёв и как подкошенный, внезапно исчезал под водой. Ныряли с искусственных трамплинов. Двое вставали напротив друг друга. Руки переплетались особым способом, в замок, довольно прочный и удобный. Все выстраивались в очередь. "Трамплин" приседал, ныряльщик взбирался не замок, начиналась раскачка ныряльщика. Когда амплитуда раскачки доходила до максимальной, на счёт три, "трамплин" делал самый сильный выброс! Ныряльщик взмывал вверх, сверкнув белым задом и частью первичного признака, резко, головой вниз, уходил в воду! Красота! Свобода! Потому и не брали девчонок с собой! Напоследок купались до последнего. Вылезали еле живыми. Верхняя часть зубов не попадала на нижнюю. Обхватывали себя руками, прыгали то на одной ноге, то на другой. Кучковались ближе к затухающему костру. Вся группа напоминала дикое племя Североамериканских индейцев, исполняющих ритуальный танец перед боем. Но почему-то с синей кожей, вместо красной. Одевались трусы. Те несли уже другую миссию, согревательную. И хоть согревали они минимальную часть тела, но было ощущение, что ты в сухом. Согревалась скорее душа чем плоть. Ладони рук были белыми, кожа собиралась морщинами и напоминала кожу очень и очень старого человека. Рецепторы отказывались выполнять свои функции. Любой предмет, бравшийся в ладонь, практически не ощущался... Предстояла процедура тушения костра. Спуск к воде был неудобен, да и не требовался. Все помнили наказ старшаков: Терпеть! Прозорливость и жизненный опыт старших был к месту. Группа выстраивалась кружком, а так как терпели долго, воды было достаточно. Гасился он естественным образом, и через минуту костёр прекращал своё существование. Процедура эта была обязательной и неукоснительной, исполнялась как Закон. Может оттого и леса-то никогда не горели? И делалось это без понуканий и нравоучений взрослых. Понимали, ты и природа единое целое!.... ДОМОЙ! Голому собраться, только подпоясаться! Собирался нехитрый скарб, вроде удилищ и ещё чего-то, что лес послал. Группа бодрым шагом отправлялась в обратный путь. Впереди важное дело, (почему-то не важных дел у нас просто не было) Впереди примеченный и взятый на заметку гай. 

Глава четвёртая 

Как уже говорил, шли бодрым шагом, освежённые долгим купанием, согревались ходьбой. По пути скучать не приходилось. Всегда находилось какое-нибудь занятие. Дразнили сорок, которые при нашем появлении трещали на весь лес". Чужаки, чужаки идут!" Подманивали на вытянутый указательный и большой, вроде щепоти, пальцы стрекоз. Стрекоза, думая, Что это удобная площадка, садилась, щепоть сжималась. Стрекоза у тебя в руках. Крылышки аккуратно складывались, к её рту подносился мизинец, стрекоза его кусала, совсем не больно, бралась за лапки, смотрели, как она машет крыльями, пытаясь улететь. Уж очень она напоминала, в тот момент, вертолёт. Потом щепоть разжималась, и вертолет улетал. Ловились они из чистого спортивного азарта поймать. Понимали, стрекоза полезна, уничтожать нельзя. Находили и показывали друг другу жёлуди, необычные, сдвоенные, или вовсе причудливых форм. Незаметно выходили на простор, заливные луга. Под ногами часто попадались ящерицы. Ловили. Но занятие это было не очень весёлым. Пойманная ящерица пыталась кусаться, потом, внезапно отбрасывала хвост. Хвост сиротливо, сам по себе, прыгал, кувыркался, пытался спрятаться. Всё это наводило на какой-то иной, грустный лад. Не сговариваясь, молча решали: ящериц не трогать! По пути, очень досаждал овод. Первый враг пасущихся стад коров. Целыми днями он не давал им покоя, жужжал, ползал по телу, кусал. Кусался он чувствительно. Был похож на большую серую муху, с крупными зелёными глазами. Если он тебя кусал, тут же наступало возмездие, вроде кровной мести. Ты шёл уже настороже, не считал ворон, а больше смотрел на свои части тела. Овод садился тебе на руку, совершенно не зная, что его уже пасут, ловился как обыкновенная домашняя муха. Потом срывался маленький сухой стебель сорного злака. Брюшко овода, в нижней части, протыкалось соломиной, соломина крепилась особым способом, во избежание отрыва от брюшка. Не знал, не мог подозревать, злыдень, что его аэродинамическое строение тела, отточенное природой, но доработанное конструктивными дополнениями местных "Кулибиных", теперь не дадут ему лететь горизонтально. Доделав конструкцию, овод отпускался. Он пытался лететь, как ему дадено природой, горизонтально. Не тут-то было. Центр тяжести его тела был смещён колоском соломины и овод, набирая обороты своего" двигателя", свечкой взмывал вверх. Вверху, попадая в тёплые слои воздуха, овод летел горизонтально, но с набором высоты. Красота! Чем не авиа шоу? И платить ничего не надо. Шли дальше. Погода была жаркой, солнечной, небо чистым, с небольшим количеством перистых облаков. Высоко над нами слышалась вечная песня жаворонка. Кстати его самого никогда не было видно. Дорога домой, почему-то, казалось короче. Что-то подгоняло тебя, торопило. Это "что-то" было сродни азарту картёжника, которому предстояла крупная игра в преферанс. Этим "преферансом" был гай-омуток! К нему выходили безошибочно, без компаса и других навигационных приборов. Чутьём! Подойдя к объекту своего стремления, коротко совещались, уже второй раз решали, мутить! Мутить, ловить рыбу без рыбацких принадлежностей, руками. Это была общепринятая практика, мальчишек этим было не удивить, часто специально ходили в лес мутить рыбу. Совещание было не долгим, старшие делили группу на две части. Одна часть становилась против другой, на берегу. Мутили, не сговариваясь, в трусах. Трусы теперь несли функцию защиты, что-то подобное бронежилету, на современных стражах порядка. Дело в том, что омутки, кроме рыбы, были населены всякого рода жучками, многоножками и прочими насекомыми. Но больше всего тревожила пиявка. Она внушала ужас мистического характера, вампир как никак. Поговаривали: Присосётся пиявка и начинает пить нужную кровь, а в тебя, вместе со слюнями, дурную впускает. При слове пиявка, начинало сводить лопатки, вдоль позвоночника собиралась внушительная дорожка крупных мурашек. И хотя знали, что при движении, пиявка прилепиться к тебе не может, всех сверлила одна ужасающая мысль: А вдруг присосётся!? Энто место, мальчишки блюли пуще глазу! Да и защита была скорее психологического чем физического плана. Так как вентилируемость трусов, что коротких, что длинных, была стопроцентной. Итак, по команде старших, обе группы, с рёвом, свистом, как оголтелая орда древних Монголо-татар, врывалась в омуток. Дно в омутке было илистым, ноги почти до колен вязли в нём. Ты с силой вбивал то одну ногу, то другую в дно и так же резко вытаскивал их, мутил, при этом продвигался вперёд. Примерно на середине группа встречалась, получалась живая цепочка, по всему диаметру омутка. Получалось: ты мутишь свою половину, другие другую. Потом шли в обратном порядке. Жизнь подводных обитателей становилась невыносимой. Первыми ареал обитания покидали лягушки. Делая гигантские прыжки, громко и испуганно квакая, прятались в прибрежной траве. Потом начинали расползаться всякого рода жуки и букашки. Вода в омутке постепенно серела, мутнела, а табун молодых жеребчиков всё ходил вдоль и поперёк омутка. Наконец вода приобретала нужный цвет. Цвета эталона чернозёма. Это была кондиция. Неизвестно чего было больше в воде, воды или поднятого со дна ила. Следовала команда: " Хорош!" И все, тяжело дыша, выходили на берег. Работка, надо признать, была не из лёгких. Отдыхали, смотрели на воду. На поверхность выплывали камышины, трава, пузырями поднимался природный газ. Все ждали ровной глади воды. Когда гладь появлялась, начиналось самое интересное. То тут, то там начинали появляться маленькие, как бы хлебающие воду, отверстия. Карась! Рыба, лишённая возможности дышать кислородом воды, пыталась восполнить недостаток оного, через атмосферу. А мы того и ждали! Потихонечку, дабы не вспугнуть жаднодышащего, ты подходил к "хлебающей" лунке, погружал в воду сдвинутые у основания и расширенные у начала ладони, подводил их под лунку, сжимал их, карась в руках!!! Карась был невелик размером, в половину ладони, но это в расчёт не бралось. Главное в руках у тебя была живая рыба. Попадались и "крупные" экземпляры. Они становились предметом зависти друзей. Карась тут же, в присутствии всех, укладывался на ладонь, головою вровень со средним пальцем. Если кончики хвоста едва доходил до конца ладони, говорилось:"Граммов 200, а то и 300 будет!"Можно подумать, что улов когда-нибудь взвешивался .Попадались щурята, не длиннее той же ладошки, зелёного цвета, похожие на маленьких крокодилов. Пойманная рыба укладывалась на берегу, в кучки, на сей раз отдельные. Домой же шли. Домашних надо рыбкой побаловать? Старшие, как правило, мутили из чисто спортивного интереса, такую мелочь нести домой им было не по рангу. Потому свою долю добычи распределяли среди братства. Рыба вылавливалась и все выходили на берег. К сведению защитников природы, о варварском способе вылова рыбы. К осени, к середине августа, гаи-омутки пересыхали до основания. Ничто не напоминало о присутствии воды, кроме редких кустиков камыша. До следующего разлива реки и полых вод. Кучки карасиков и щурят были внушительных размеров. Опять вставала задача транспортировки, каким образом? Вновь на помощь приходили трусы, но уже вместе с майкой. Майка заправлялась в трусы, передняя часть трусов оттягивалась на максимальную длину, вязался крепкий узел. Получалось нечто вроде тугого ремня, вместо пряжки которого, вперёд смотрел некий отросток, напоминающий символ на капоте крутой иномарки. Весь улов банально сваливался за пазуху. Торопились, время поджимало. Солнце клонилось к закату. Шли ходко, на ходу поддерживая и страхуя улов, как бы не растерять по дороге. Лопасово обходили той же дорогой. Из-за дефицита времени и неудобства ходьбы не умывались, не до того. Входили в улицу. По пути встречались Комарёвские. Останавливались, заглядывали за майки, оценивали улов, цокали языками. Спрашивали, в каком гаю мутили, а они, дураки, прошлым разом прошли мимо, неперспективным показался. Уже гнались с пастбищ первые, дальние стада коров... 

Глава пятая 

Разговоры с Комарёвскими затягивались, обменивались новостями, другими темами. Солнце хоть и было закатным, но было теплым. Трусы наши незаметно подсыхали, становились похожими на нечто особенное, пошитое не из добротного ситца отечественной набивки, а скорее из добротного брезента. Они начисто теряли свою эластичность и отказывались гнуться. Так как вода в омутках состояла больше из ила, чем из воды. Это приносило некоторые неудобства. Длинные "фалды" начинали чувствительно натирать колени и другие части ног. Да и вообще, вся наша ватага, представляла собой странную картину. Грязные, чумазые, больше похожие на беспризорников, внезапно, откуда-то невесть свалившихся. Особенно трагично выглядели те, которые несли улов. На тоненьких ножках, с непомерно раздутыми животами, мы были похожи на мальчиков, которые долго и много чего-то ели. Или были рахитичные с рожденья. Комарёвские старухи, сидящие на лавочках у своих домов, завидя нас крестились. Иногда, в след, явственно доносилось", свят, свят". Долгие разговоры приносили свои плоды. Стадо коров, таки, нагоняло нас. Идти рядом со стадом было себе дороже. Приходилось вставать на обочину и пропускать бурёнок. Коровы шли чинно, не торопясь, с чувством выполненного долга. Пыль при этом поднималась, как мы тогда говорили, до неба. Почти над каждой из них вились маленькие бурунчики-смерчи мошкары. То и дело слышались и виделись характерные для коров звуки: шлёп, шлёп, шлёп... В какой-то степени это было интересно наблюдать: шлепок, блин, столбик пыли, вынужденное развлечение. Коровы, проходя мимо нас, косили большими влажными глазами. Собаки-подпаски отвлекались от своих обязанностей, подходили и так же, как Комарёвские старухи, удивлённо смотрели на нас. Но, заслышав грозный рык пастуха, сдобренный десятком непечатных слов, да под оглушительный хлопок кнута, тут же принимались за работу. Подгоняли отставших, плотнее гуртовали с боков "сластён", которые норовили что-то урвать с палисадников. Пастух на удивление был хорош. Совершенно чёрный от ежедневного загара и въевшейся пыли, с длинным кнутом через плечо, он единственный улыбался нам белозубой улыбкой и хитро подмаргивал глазом. Пастух. Романтик деревни. Домой возвращался затемно. Утром, чуть брезжил рассвет, слышался хлопок его кнута. Это он предупреждал или будил, за малый магарыч, заспавших хозяек: я иду, пора доить, обратно ждать не буду! Не было случая, чтобы пастух проспал. Непонятно когда он вообще спал? И если пастух добросовестно относился к своим обязанностям, а это было правилом, он был уважаемым человеком. Его узнавали, мужики издали, почтительно здоровались, подходили, открывали свои кисеты, откуда он сыпал махорку в свою самокрутку, горкой, потолще. Закуривали, нещадно дымили, вели неспешные разговоры про жизнь. Эти паузы, для нас мальчишек, были, чуть ли не праздником. Пастух был в настроении. А если ему подносили стаканчик первача, крепчайшего самогону, то он и вовсе приходил в доброе расположение духа. Кнут! Арапник, если правильно. Вот что было предметом нашего вожделения. Этот кнут был не простой. Толстый у основания, длинный, плетёный особым способом сыромятными ремешками, был совершенно тонким на конце. Крепился к короткому деревянному кнутовищу при помощи металлического кольца. В этот короткий промежуток, пастух давал нам пощёлкать своим рабочим инструментом. Непростое это было дело. Ты больше путался в длинном теле кнута, торопился, охотников до этого дела было предостаточно, но если получалось... Ружейный выстрел! Без всякой натяжки. Радость, счастье! 

Пропустив стадо, чихая и вытирая глаза от пыли, старались быстрее попасть на заветную тропинку, ведущую с улицы на луг. По пути, заранее, срывались отдельные кустики клевера, с цветами кашками, для друга. Вот она, эта тропинка, незаметная и узкая от тесного прилегания усадеб, буйно разросшейся вишни слева и справа. Вот и знакомый луг. Ты как будто переходил невидимую климатическую границу. Воздух здесь был чист и прозрачен, без малейшего намёка на пыль. На улице было тепло и припекало в спину, здесь же явственно чувствовалась прохлада наступающего вечера. Ноги приятно обдавало холодком, бодрило, придавало сил. Низина жила своими законами. Законами непонятными и удивительными. Бычка ещё не забирали. Увидев, что направляемся к нему, шёл нам навстречу, как к старым друзьям. Тянулся к нам, старался каждого задеть своими маленькими рожками то с одного, то с другого бока. И хотя был сыт под завязку, из вежливости ел принесённый гостинец. Когда уходили, опять бежал за нами, мычал вслед долго и грустно, вроде: "Ребята, не уходите, я тоже с вами хочу...!"Если взять среднюю продолжительность жизни человека и парнокопытного, вывести некоторую, относительную формулу, то по ней выходило бы, что бычок был наш ровесник. Шли дальше, ближе к дому. Было легко и, непонятно отчего, весело. Душа тренькала струнами мажорного лада. То, что желудок прилип к позвоночнику и издавал громкие, неприличные звуки, а кишки писали протокол, было делом вторым, а может и семнадцатым. Знали, будем идти рощщами, а рощща тесно прилегают к грядкам, там всегда можно подхарчиться. Как я уже говорил, на грядках высевались огурцы, помидоры, капуста, Высевались в количествах про запас с запасом. Себе, родственникам, знакомым, соседям. Соседи детям, друзьям, тем же соседям. Изобилие витаминов было полным. Подходя к рощам, воровато озирались и ныряли в заросли ивняка. Продирались сквозь них, тихо подкрадывались к грядкам. Наспех срывалась пара огурцов, прилипшая земля вытиралась о те же трусы, откусывался кончик (жопка, почему-то, считалась несъедобной) выплёвывался, огурец жадно поглощался. Если твой взгляд падал на помидор, с едва пробившимся буроватым, от прямого попадания солнечных лучей, пятном то он тоже срывался, разламывался пополам, и несмотря на внутреннюю зелень, съедался как вполне спелый овощ. Да ещё с комментарием опытного овощевода: "Что-то помидор в этом годе рано вызревать начал. "Выбравшись из ивняка, отряхивались, осматривали друг друга, убирались прилипшие зёрна огурцов и помидоров. Короче, уничтожались следы преступления. Родители за такие деяния были скоры на расправу. Карали не разобрамшись, с каких грядок ты тырил овощи, со своих или с чужих. Незаметно доходили до Зайцева колодца. Здесь уж, брат, хотел ты пить или не хотел... Журавель опускался в колодец, зачёрпывалось полное ведро воды, вытягивалось, начинался водопой. По очереди подходили, наклоняли ведро, пили через край. Вода была ледяной холодной, ломило зубы и переносицу. Поговаривали, что вода в этом колодце обладает полезными, целебными (непонятно от чего) свойствами. Напившись, поднимались по тропинке вверх, на возвышенность, разбредались по домам. Я тоже шёл к дому. И каким был, чумазым, пропахший болотом, дымом, свежей рыбой и огурцами, вваливался в родное жилище. Мать, завидя меня, хваталась за сердце и тихо опускалась на лавку: «Батюшки светы, с речки пришёл...» Почему-то она всегда, обидно, выделяла слово речка. Надвигалась буря. Памятуя, что лучший способ обороны-наступление, тут же, не давая противнику опомниться, в первую попавшую посудину, вываливал свой улов. В голосе матери появлялись истерические нотки". Я, эту мелюзгу чистить не буду! Неси туда, откуда принёс!" Ещё бы тебе нести обратно, делать мне больше нечего. Знала бы, наивная, откуда это принесено и какими трудами добыто! Но тут на помощь приходил кто-нибудь из домашних, почистим! Мать слегка отходила душой, совала в руки кусок хозяйственного мыла (вероятно, мой вид внушал ей опасение, что земляничным мылом, я просто не отмоюсь) "Живо на пруд! Мыцца! Да смотри мне мыло в песке не извазюкай!" Ещё бы тебе, извазюкать, опять наивная, на мне были трусы широкого спектра применения! 

Глава шестая 

Трусы, обычные мальчишеские трусы. Автор не раз упоминал удобство их ношения. Как сказал один мудрец: " Голому собраться, только подпоясаться! "Ну, если голому так быстро собраться, то разобраться, ещё быстрее так я думаю. 

Они совершенно не согревали тело, но до невозможности были органичными и уютными. Вероятно, быстрое приведение в порядок туалета и привлекало, толкало ношение одних трусов. Опять же польза организму. Соляриев и прочих фитнесов тогда и в помине не было. Погоды в 60 годах стояли отменные. Всегда солнце. Загар был сверхполноценным, с утра до вечера. Автор ранее упоминал, что в течение лета, кожа со спины и плеч слезала по нескольку раз, как у змей. Поэтому мы были все разными. Кто совершенно чёрным, кто облезлым, как старая коза. Кожа шелушилась крупными чешуйками, обновлялась, делалась чёрно-розовой, пятнистой, похожей на шкуру леопарда. 

Памятуя наказ матери, не принести домой моющее средство в песке, кусок мыла прятался в карман. Ну, какой карман в трусах? Да никакого! Просто оттягивалась резинка на трусах, под резинку засовывался обмылок. Получался вполне приличный карман, только наизнанку. Всего и делов-то! 

Сейчас, с высоты 21го века, вспоминаешь, дивишься выдумке мальчишек тех лет. Что только не носилось и не пряталось в "карманах" трусов: окурки, маленькие проволочные рогатки, пугачи, которые заряжались спичечными головками. Кусок медной трубки, сплющенный и загнутый на конце, кривой гвоздь и резинка, которая оттягивалась в месте с гвоздём, а затем отпускалась. Производился оглушительный выстрел. Пугач, одним словом. В карман можно спрятать солдатскую пуговицу, тот же кривой гвоздь для пугача. И всё это благополучно донести до дома, будучи спокойным, что по дороге у тебя ничего не отнимут. 

Солнце всё ниже опускалось к закату. Практически не грело. Подходил к пруду. Пруд был ещё тот, первой выкопки. Углубили пустырь, на сколько могли, далее пригнали трактор "Беларусь" с малым ковшом. Не помню, сколько ковшей земли успел трактор выбросить. Появилась вода, стала заливать и трактор и землю, которую выбросил трактор. То ли "средствов" мало выделили, то ли не было ни у кого опыта копания пруда. Короче идею забросили с большой круглой ямой посреди пруда. При сильных ливневых дождях, эта яма заполнялась водой через края. Самые отчаянные и не особо привередливые купались там, даже пробовали плавать. Велико было желание иметь водоём "под рукой". Так и простоял этот "пруд" всё лето и зиму. Пришла весна, а вместе с нею и полые воды. Снега за зиму наметало с лихвой. Все сараи и подсобки, со стороны огородов, заметало под крышу. Кто-то из местной власти, осенью, положил большую асбестовую трубу, под наклоном, одним концом к пруду. Вот здесь-то и началось первое рождения пруда! Половодье в Мучкапе всегда было обильным. Заливало всё, что можно, начиная с огородов и кончая жилыми домами. А здесь естественное углубление в ландшафте. Основная "река" половодья ул. Красная с её "притоками" ул. Первомайской, Красным переулком и прочими бесчисленными "притоками", несли свои бурные воды, через асбестовую трубу, прямо в пруд! Пруд наполнялся водой прямо на глазах. Вода у берега была красивой, радужной от протекающего мазута, проезжающих бензовозов, торговли керосина на улице, стоящих тракторов и прочей техники. Когда полые воды сошли, пионеры и школьники, организованно стали высаживать черенки ветлы вокруг пруда. Ветла, растение неприхотливое, через неделю на саженцах стали появляться отростки, подобие листиков и прочее. Ветла принялась! С одного берега пруда, со стороны парка, начала расти трава, непонятного происхождения. Росла буйно, непроходимо густо. К июню месяцу начала то ли сохнуть, то ли входить в силу, стала высокой, почти в рост и прочной, вся переплетённая повителям. Вот здесь нам было раздолье! Что только не строилось в этой траве: всевозможные переходы, тайные "беседки", схроны. Это были травяные катакомбы! Где без опасения можно спрятать своё богатство! Сломанный перочинный ножичек, пугач, а то и поджиг, оружие серьёзное, подобие древнего пистолета, Старый ржавый патрон от трёхлинейки. Принести и положить найденные царь-бычки, для старшаков. Сделать приятное старшакам, считалось большой честью. Опять же стрекоз в этой траве летало тучами. Были они чуть не ручными. Поймать это насекомое не составляло ровно никакого труда. Опять на тот же выставленный палец. Если на тебе была майка, как всегда купленная на вырост, насекомые ловились и помещались под майку. Когда там собиралось штук тридцать и более, ты осторожно ложился на спину, приподнимал майку и вся орава пленников стаей, почти одновременно понималась вверх. Целые эскадрильи вертолётов, так они были на них похожи. Радость, кайф, веселье! 

С приближением тепла, вода в пруду стала гораздо прозрачнее, с желтоватым оттенком. Была холодной, хотя ключей и не было. Стали понемногу осваивать водоём. Он был до обиды мелким. Старшие наверняка помнят, что ул. Красная была сплошь в песке. Никакие воды не могли с ним справиться. Так вот, со стороны трубы, половодье принесло некоторое количество песка, как на берег, так и метров на 5-6 в сам пруд. Далее, во все стороны, сплошной ил. Вот на песчаном месте и устроилась купальня. По первости, на пруду купались все, от мелких до совсем возмужалых особей. Мужики, после работы, приходили освежиться и помыться, пьяные мужики тоже приходили. Но эти, я думаю, исключительно для вытрезвления. Купались и взрослые бабы. Не имея купальников, в одном исподнем, стыдливо прикрываясь, уходили по воде влево от купальни. Вода там была гораздо чище. Прятались в кустах или траве. Через какое- то время оттуда доносилось: " Ухх, ахх, охх" И шла большая волна, в полпруда, не меньше! 

Самое обидное было то, что пруд как быстро наполнялся и так же быстро мелел. Солнце делало своё дело. Купание становилось невозможным. Этим событием быстро воспользовалась самая малая поросль. Мелко, утонуть, даже захочешь, не утонешь. Вода тёплая. На какое-то время купальня становилась вотчиной подрастающего поколения. И доложу я вам, что купалась там эта мелочь пузатая полчищами несметными! Головастиков в Лопасово было гораздо меньше! Вода в купальне, к обеду становилась совершенно чёрной. Но на это никто ровным счётом не обращал внимания. Что удивительно, никто не болел ни дизентерией, ни другой кишечной палочкой! Удивительно! 

Подойдя к пруду, и кляня, на чём свет стоит, мелкоту, взмутившую до предела воду в купальне, заходил в пруд и шёл влево, на бабье место. И хотя купаться на бабьем месте у нас, пацанов, считалось дурным тоном, выбора у меня не было. Да и берега пруда были пустынны. Значит, был шанс быть никем незамеченным и опозоренным. Дойдя до нужного места, убеждался, вода действительно чистая. Аккуратно положив обмылок на лопушок (чтобы в песке не извазюкать) ложился в воду. Вода, ближе к ночи, была теплее парного молока. Неспеша плавал, иногда задевая коленками дно, переворачивался на спину, подолгу лежал не шевелясь, испытывая какое-то умиротворённое чувство неподвижности и покоя. Чтобы постирать трусы! В голову не приходило! Сами отмоются, в воде. Належавшись в воде, приступал к водным процедурам. Обмылок сделал своё дело и был бережно завёрнут в лопушок, чтобы знали наших. Там же, с бабьего места выходил из воды, выжимать трусы, нашим пацанским методом. Трусы сверху от резинки скатывались жгутом вниз до колен, две образовавшихся полоски захватывались обеими руками и просто выкручивались. Затем таким же образом раскручивались, но уже снизу вверх. Процедура закончена! Пора домой! Есть рыбу! 

Рядом с домом, в воздухе уже витали аппетитные запахи вызывающие громкое урчание в желудке. Войдя в дом, видел, что процесс готовки рыбы подходил к концу и я поспел вовремя. На столе стояла внушительных размеров миска, доверху наполненная не белыми, а уже золотистыми карасиками. Вдобавок к урчанию в желудке, молодой организм начинал гнать слюну. Мать была права в части чистки рыбы, мучение! Но когда подходило время поглощать это "мучение" почему-то никто не мучился. Миска торжественно водружалась в центр стола, резался хлеб, почему-то все предпочитали хлеб собственной выпечки. Я тоже. Он имел особый вкус и запах, подолгу не черствел. 

Итак, приступали к трапезе. Мясо карасиков было нежнейшим и до невозможности ароматным и вкусным. Карасиков все ели по разному. Кто-то снимал золотистую корочку вместе с мясом и отправлял в рот, любители головок отделяли её от тела и просто высасывали содержимое, после чего оставался только череп с глазами. Большинство ело их целиком, с косточками, похрустывая хорошо прожаренными плавниками и хвостом. Подавиться такими косточками было практически невозможно. 

Покончив с трапезой, умывшись, тебе вручали сухие трусы известного покроя. Прежние трусы, как верный товарищ, как надёжный соратник и друг, как боевой конь в денник, торжественно вывешивались на верёвку для сушки белья. Отдыхайте. Заслужили. До следующего разу! Потом тебе вручалась остальная одежда. Приличные штаны, рубаха, сандалии. Предстоял выход в "свет", а там присутствовали дамы. 

Глава седьмая 

Выход в свет означал выход на улицу. Автор подчеркнул этим значимость данного события. Ну а дамы, наши девчонки ровесницы, кто постарше кто помоложе. К слову сказать, наши дамы, девчонки к тому времени стали округляться со спины. Спереди появлялись прелестные выпуклости. Стала пропадать угловатость, уравнивающая их с мальчишками. Всё это для нас, пацанов, в карманах которых до сих пор носились рогатки и пугачи, было совершенно непонятным, загадочным. Нас это интересовало, приводило в недоумение как-то неизвестно, до сей поры, приятно волновало. Раннее взросление наших девчонок не раз становилось предметом обсуждения ребят, человек из трёх, четырёх: " Мужики, а девки-то наши, тово..." этого было достаточно. Тематическая нить схватывалась мгновенно! Все понимали, о чём идёт речь. Чесались затылки, вверх недоуменно поднимались плечи : " И откуда у них это всё?" 

Середина 60х.....Темень беспросветная в области сексуального просвещения подрастающего поколения. Если кто-то из нас, самых смелых, а точнее наглых, обращался с этим вопросом к родителям, получал увесистую затрещину: " Ишь чаво удумал! Вырастешь, сам узнаешь!" У девчонок эта проблема упрощалась до уровня трёх рублей старыми деньгами: " Принесёшь в подоле, убью!". Вот и все твои университеты в области познания продолжения рода человеческого. 

Впрочем "университеты" были, уличные. "Преподавали" там ребята старших выпускных и предвыпускных классов, имеющие скудные теоретические познания в этом деле и на голубом глазу выдаваемые за свой "богатый личный опыт". Лекции были краткими но информационно насыщенными и чего греха таить, научно-искажёнными. Да и на университет это не тянуло, так, сексуальный ликбез, не более того. Но даже после этих горе-лекций, мы все ходили вроде, как и не лыком шитые. 

Девчонки, из-за своих возрастных изменений, важничали страшно. Днём напрочь отказывались с нами водиться. Смотрели на нас свысока, чуть ли как не на придурков. Все как одна обогнали нас в росте, на полголовы, а то и на голову. Волей - неволей будешь смотреть свысока. Их почему-то, малодушно тянуло к ребятам старшего возраста. С теми они вели себя иначе: что-то мило щебетали, беспричинно хихикали, невпопад краснели. 

Днём. ты запросто мог увидеть "мамзель" своего возраста, идущей в туфлях на высоком каблуке. Когда она подходила ближе, ты замечал слегка подкрашенные губки, туфли были на добрых три размера больше положенного. Явно с чужой ноги, или старшей сестры, либо самой мамы. Чтобы туфли не спадали, под мысок туфель набивалась вата. Но пока "мамзель" доходила до определённого места, вата предательски утрамбовывалась. Проходя мимо, так же свысока смотрела на нас. Но это был дешёвый приём. Как она не старалась, уже со спины было видно как туфли нещадно хлобыстают между стопой и ровной поверхностью земли. Не тот размер постоянно напоминал о себе. Можно было к бабушке не ходить, родителей нет дома, возможно надолго и она решила прогуляться. На людей посмотреть, да и себя показать, заодно. Спору нет, смотрели мы на них по другому, с долей уважения. Уже пропала охота ни с того ни с сего просто погнаться за ней и дёрнуть по привычке за косу. Скорее всего, это было чувство ощущения своей собственной неполноценности. 

Впрочем, все эти гормонально-возрастные несоответствия сглаживались, когда на улице начинались подвижные игры. Как я уже писал ранее, наша улочка, вернее переулок был одним из самых тихих местечек Мучкапа. Автотранспорта в ту пору было совсем мало. Преобладал гужевой. Но он нам совершенно не мешал, да и проезжал редко. Место перед моим и соседним, заброшенным домом, представляло приличную круговину, покрытой травой-муравой. Раздолье! Было где разгуляться. На это место и собирались почти со всех прилегающих улиц. Приходили засветло. Делились на группы по интересам. Когда народу было совсем немного, играли в круга.(ударение на последнем слоге) На земле вычерчивался большой круг, скорее эллипс, считались, после этого один из группы заходил в круг, другие становились в противоположных концах круга. Задача: попасть мячом в того, кто мается, в круге. Тот, в свою очередь, ловко уворачивался от мяча. Если ему удавалось поймать мяч, свечку, то за это начислялись дополнительные бонусы. Когда в него попадали, это не зачитывалось из-за бонуса. Попадались такие ловкачи, ловили столько свечек, что игра прекращалась из-за отсутствия интереса к ней, всем хотелось помаяться в круге. Когда народу прибавлялось, начинались игры в крысы. Удивительный и своеобразный язык Мучкапа. Ни салочки, ни пятнашки, крысы и всё тут. До сих пор не пойму, почему? Так же считались, выбиралась крыса, которая должна бегать за всеми, догнать одного из группы и хлопнуть его ладонью по спине. Тогда ты уже не крыса. На счёт три, все разбегались в разные стороны. Если ты был крысой, то гнался за ближайшим убегающим. Если это была девчонка, ты догонял её и хлопал не по спине, а гораздо ниже, по упругому месту. Та оглушительно визжала, непонятно отчего, то ли от испуга, то ли от удовольствия. Другая группа "билась" в клека, упрощённое подобие городков. Бита, довольно увесистая палка и клёк, короткий отрезок от той же палки, сантиметров 10-15ти. Рисовался квадрат, в середину квадрата, вертикально, устанавливался клёк. Конались всей группой, чтобы определить очерёдность. Отсчитывались шаги от квадрата, чертилась контрольная линия. Задача была не из лёгких. Выбить битой клёк из квадрата. Если ты выбивал клёк, тебе полагался второй удар. Если промахивался, твоё место занимал другой. Не помню по какой системе начислялись очки. Давно это было. Но проигравший начинал маяться. Выигравший, со всей силы, что была в нём, бросал биту, куда ему вздумается. Проигравший, как учёный пёс на собачьей площадке, со всех ног бежал за битой и приносил её хозяину, только что не в зубах. И продолжалось это не один раз. Другая группа затеялась бороться. Бороться по честному, без подножек и обязательно положить противника на лопатки. Чёрт возьми, как приятно было выходить победителем. Казалось,что все девчонки смотрят на тебя с уважением, думают какой ты сильный. Справедливости ради, нужно заметить, что этим девчонкам было до лампочки, кто кого победил, Витька Ваську, или Васька Витьку. 

Слегка смеркалось. Народу прибывало. Кому-то в голову приходила идея сыграть конок-другой в лапту. Эту игру знают все, правила описывать не буду. Игра азартная, подвижная, шумная, сильно переживаемая. Не хватало только болельщиков. Но мы в них особенно не нуждались. Сами играли, сами шумели на не очень ловких, сами переживали. 

К второму-третьему кону, из дома выходил Паша Маланин, Паня, как мы все его называли. Парень выпускного класса. Высокий, физически развитый, сильный. Тоже в лапту поиграть. Скорее всего, не поиграть, а размять затекшие мышцы, которых у него было в избытке. Такого игрока хотелось иметь обеим командам. Опять конались, за кого будет играть Паня. Когда он брал в руки биту, команда практически вся уходила от кона метров за 40.Удар у него был сильный, косой-резаный, и мяч со свистом летел по прямой, гораздо дальше команды, ушедшей ловить мяч. О поимке свечи можно было не мечтать, тем более выиграть. Да и теоретически тоже. Выигрывал всегда один Паня. На следующий кон, он переходил в команду проигравших. Справедливости ради. 

Быстро темнело, мяча почти не было видно. Игра прекращалась. Более мелкая часть участников расходилась по домам. Некоторых, ближних, звали. Оставались на улице ровесники автора, кто помоложе, кто постарше. Впереди предстояли более интересные игры. 

Глава восьмая 

К тому времени, когда "мелочь" расползлась по домам, улица погружалась в полную тьму. Фонарей на столбах тогда ещё не было. А если они где-то и появлялись, то освещали улицу не больше одного, двух дней. Рогатки пацанов-хулиганов делали своё чёрное дело. С какой целью это делалось, было непонятно. То ли стрельба на меткость, ночью попасть в горящую лампочку, то ли неприятие всего нового. Я думаю, что первое. Просто так. Из чисто спортивного интереса. 

Ребят и девчат на улице оставалось предостаточное количество. Все рассаживались на брёвнышках у ничейного дома, палисад которого по периметру ограды, густо зарос кустами сирени. Какой аромат издавал этот палисад, когда расцветала сирень, описать невозможно, особенно после дождя. Весь воздух вокруг был пронизан пьянящим запахом сирени. Так как дом был ничейным, то и сирень там ломалась нещадно. Кто ломал букет для любимой, кто поставить в вазу у себя в доме, кто просто так. Сломал веточку и идёт, помахивая ею. Странное дело, кто только и сколько ни ломал её, на следующий год она разрасталась с ещё большей силой. 

Итак все расселись на брёвнышках. Начинались разговоры, на разные темы. Рассказывались интересные случаи, происшествия. Кто-то вдруг вспоминал историю об ожившем покойнике, ходившем по кладбищу в полночь. Кто-то продолжал эту тему. Становилось страшно и жутко. Девчонки инстинктивно прижимались к мальчишкам. Хоть и слабая, но всё же защита. Не подозревали, что защиту тоже трясло не по детски, просто виду не подавали, храбрились из последних сил. Я думаю, что это была устная предтеча современных фильмов-ужасов и книжек-страшилок. Страшно, но интересно. 

Как-то незаметно, тихо взошла луна. Своим синим светом, она залила улочку. Страхи улетучились. Стало светло. Игра напрашивалась сама. Хоронилки! Опять удивительный, особенный язык Мучкапа. Почему не прятки, а хоронилки. Да и название неудачное, какое-то кладбищенское. Я думаю оттого, что никто в Мучкапе не говорил прятаться. Все говорили хорониться, схорониться, отсюда и хоронилки. Хоронилки простейшая игра. Один водит (вадит?) другие прячутся, то бишь, хоронятся. Надо сказать, что играть в эту игру ночью, гораздо интереснее и романтичнее чем днём. И ищут тебя в два раза дольше. Можно спрятаться с девчонкой, и шептаться с ней о всяких пустяках. Можно согнувшись пополам, зигзагами выбегать из своего укрытия, на секунду затаиться и добежать до кона, будучи незамеченным водящим. Играли долго, до устали. Потом все собирались в кучу, по 3-4 человека. Говорили, рассказывали, делились впечатлениями, обсуждали последние фильмы. То тут, то там слышался смех. Кто-то подавал идею сыграть в испорченный телефон. Игра проще хоронилок, но весёлая и забавная. Опять все рассаживались на брёвнышках. Крайний сидящий шептал на ухо соседу какое-нибудь слово. Старался шептать как можно тише и неразборчивее. Переспрашивать было строжайше запрещено. Тот, в свою очередь ,шептал, что услышал своему соседу. И так по цепочке. Самый крайний другого конца, говорил, что услышал уже во весь голос, ворота! Водящий спрашивал первого крайнего его слово. Тот говорил: "Вертолёт". Шум, гам, смех. Начинались разборки, споры кто исказил слово. Споры и выяснения были совершенно беззлобными и безобидными. Никто не хотел отдавать свой фант. О фантах позже. Выяснив виновного, игра возобновлялась. 

Играя, как-то незаметно, все вдруг, как по команде замолкали. Каждый думал о своём, сокровенном. В эти короткие минуты, особенно явственно ощущались запахи и тишина деревни. Тишина была, чуть ли не первозданной. Слышался только отдалённый лай собаки, ленивый, с перерывами. Видно отрабатывала хлеб не отработанный за день. В кустах и траве пели свои вечерние песни кузнечики-цикады. Изредка слышался скрип закрываемой калитки. Воздух был пропитан неповторимым букетом запахов родной улочки. Пахло осевшей пылью, от прошедшего стада коров, вечерние цветы издавали аромат из ближайших палисадов, сиренью, хотя она уже отцвела, парным молоком и ещё много чем, что ушло из памяти. И ведь не замечал этого никто! Это было само по себе разумеющимся фактом! После затишья, все опять как по команде загалдели. Каждый о своём. Шум, гам, хай. 

На огонёк, вернее на шумок, нередко приходили более взрослые пары, которые ночью уже ходили "под ручку". Просили принять в игру. Видно детство ещё не доиграло в том месте, где оно обычно играет. Принимали с удовольствием. Как блудных сынов и отщепенцев, осознавших и искупивших. В то время услышать " Тили, тили тесто" было не редкостью. Опять на те же брёвнышки. Кстати о брёвнышках. Они были ошкурены, то есть лишённые коры. За долгое время нахождения на улице и частого употребления оных в качестве сидений, они до такой степени отполировались, что в яркую, солнечную погоду "пускали зайчики". Так ,что можно было без опаски сидеть на них и не думать о внезапных проблемах, которые могут возникнуть с мягкими местами или с твоей одеждой. 

Рассаживались, теснее друг к другу. Народу прибавилось. Новая игра "отдай кольцо". В качестве кольца использовалась либо пуговица, либо другой круглый плоский предмет. Одним словом кольцо. Весь ряд вытягивал вперёд руки, со сложенными ладошками. Водящий вложил кольцо на одну ладонь и прикрывал его другой ладонью. Затем так же вытягивал вперёд руки. Подходил к крайнему сидящему, тот раскрывал ладошки как ракушка створки. Водящий проводил своими сомкнутыми ладонями по раскрытой створке сидящего. После чего тот закрывал створки. Весь секрет игры состоял в том, что кому-то из сидящих, водящий незаметно раскрывал свои ладони и кольцо оставалось в ладонях избранного. Чтобы запутать следы, водящий, уже без кольца обходил весь ряд. Те у которыых кольца не оказывалось, "микитили" у кого оно может быть. Тут водящий, как глашатай на площади, произносил: "Кольцо, кольцо, выйди на крыльцо!" Подозреваемого обладателя кольца хватало несколько рук, не давая сойти с бревен. И так в двух-трёх местах. Иногда это удавалось. Избранный был обязан отдать фант, какой либо предмет личной принадлежности. Иногда держали не тех, и счастливчик спокойно спрыгивал с места, вместе с кольцом. Теперь уже он или она раздавали кольца. Игра продолжалась до тех пор, пока фантов набиралось достаточное количество, их складывали в чью - то кепку. Выбирали человека, который отворачивался от группы. Водящий доставал предмет, фант из кепки и говорил: "Что сделать этому фанту?" Делать заставляли, что в голову взбредёт. Например: обежать вокруг столба десять раз. И тот бегал, со старанием, под смех и улюлюканий окружающих. Наконец доставался фант, можно сказать самый интересный. Тот, кто выкрикивал, что делать данному фанту, верхним чутьём, а скорее всего по чьей-то подсказке (мухлёж и подтасовка в такого рода играх, процветали и считались чуть ли не нормой) говорил". Витьке пять раз поцеловать Таньку!" Улица была прекрасно осведомлена, кто к кому неровно дышит. Дама начинала страшно жеманиться, просила заменить условие фанта чуть ли не походом на кладбище в полночь. Но её уже плотным кольцом окружали подруги, дабы не сбежала. Кавалер вёл себя не лучшим образом. Часто шмыгал носом, пытался уйти в сторону. Его как заело, как заедает музыкальную пластинку, и он постоянно повторял". Мужики, а чо я то? Может кто другой? А?" Но его тоже окружили, да вдобавок давали чувствительные удары кулаками в спину. Типа не упирайся. Отчего тот делал нелепые, подпрыгивающие шаги, по одному, потихоньку продвигаясь вперёд. Наконец, общими усилиями объекты сдвигались. Все были неумолимы. Девчонки затаили дыхание. В сумеречном свете луны были видны оскаленные в улыбке зубы ребят и пылающие щёки дамы. Казалось, что подойди к ней и без труда прикуришь сигарету. Наконец кавалер решался! Глубоко вздыхал, как буд-то хотел погрузиться на дно океана, дама подставляла пылающую щёчку. Чмок, чмок, чмок.....раздавалось в тишине. Свершилось! Девчонки облегчённо вздыхали, некоторые истерично хихикали. Ребята дружно, как по команде начинали долго и злорадно ржать. После этого все опять начинали говорить, ни о чём, просто так, пока из одного двора не доносился грозный окрик: "Сашка, а ну домой, паршивец, ты знаешь, сколько щас время?" 

ВРЕМЯ. Что это такое? По моему никто не может ответить на этот вопрос. Все знают, что время есть, но никто его не видел. Не видя его, мы научились его измерять, секундами, годами, эрами. Время количественно и у каждого своё. У одного его много, у другого мало, у третьего его вообще нет. Время-существительное и может идти бежать, ползти и даже тянуться. Ты можешь идти вместе с ним, идти в ногу со временем, можешь отстать, отстаёт от своего времени, а можешь обогнать его, опередил, опережает своё время, но это уже редкость. Время - деньги. Его можно тратить. Можно потратить в казино, ресторане, в магазине. Можно бездарно тратить просто, шатаясь по улице. А можно потратить время и создать "Явление Христа народу", всего за двадцать лет. Время имеет свой характер. Оно бывает хорошим и плохим. Мирное время. Всем хорошо и спокойно. Плохое время, лихие годины, войны, голод, разруха. Время универсально! Оно может наносить раны и может лечить их. Время одно, но может быть разным. Вот раньше было время, сейчас не то.....Время может породить гениев: академиков, поэтов, конструкторов.А может породить и гениальных злодеев: Гитлера, Муссолини, Чикатилло... 

Так что же такое ВРЕМЯ? С высоты своих лет, я представляю время ручейком, который несёт свои воды-время вперёд, в неведомое. А я иду рядом с ним. И где бы я ни был, где бы не находился, ручей всегда со мною. Если оглянешься назад, ничего не увидишь, пустоту. Вспомнить можно, увидеть нет. Так же невозможно повернуться и пойти против течения, дойти до детства. НЕВОЗМОЖНО! А жаль... Да откуда же Сашке знать "сколько щас время"! СЧАСТЛИВЫЕ ЧАСОВ НЕ НАБЛЮДАЮТ! Взрослые, неужели вы этого не понимаете? 

Наступил кризис. Суровый окрик, надломил, направил в другое русло счастливое и беззаботное течение времени....Все вдруг загалдели, загомонили: "Ой, мамочки, что будет? Я своим обещала пораньше". Если девчонке было далеко идти, её провожали мальчишки, по двое, трое. После страшилок не до гормонально возрастных разниц. Кто-то вспоминал, что ему завтра рано вставать... Взрослые, под ручку уходили в ночь, по неведомым нам делам. Удержать, кого - либо, было уже бесполезно. Группа редела на глазах... 

Шёл домой и автор, выпивал дежурную кружку молока, вечернего надоя и, переплетая ногами, добирался до кровати. 

Засыпал я мгновенно! Тяжёлая голова, ещё не успевшая коснуться подушки, уже видела сны. Снились крупные серебряные караси, конопатые девчонки, вперемешку с зелёными огурцами и короткие трусы, с красными лампасами по бокам.