Сов. музыка.1986.№7.
Вся жизнь Рахманинова была необычная, и так же необычна была его предсмертная болезнь: он умер от рака (но особенного, очень редкого вида), унесшего его в могилу в течение двух месяцев.
Только с половины января почувствовал себя Сергей Васильевич не совсем здоровым, да и его близкие заметили, что он стал худеть; появился кашель, неопределенные боли в боку, слабость — все в сравнительно небольшой степени, не препятствующей ему выступать с концертами. Приписывалось это простуде, общему состоянию здоровья, отчасти возрасту; сам Сергей Васильевич как-то полушутя, полусерьезно сказал мне, что в половине января он поел блинов и как будто с того дня почувствовал себя неважно.
Еще летом прошлого года, когда он с семьей жил здесь, он говорил, что это, вероятно, будет его последнее турне; весной 1943 года он даст концерт на Тихоокеанском побережье и затем уйдет на покой. Как врач, я считал такое решение самым благоразумным: склероз сердца и повышенное кровяное давление требовали прекращения нервной напряженной работы пианиста и замены ее более покойной работой композитора. Но мечте этой не суждено было сбыться.
В двадцатых числах февраля Сергей Васильевич приехал в Нью-Орлеан2, там у него произошло кровохарканье и усилилась боль в боку. Местные врачи уложили его в постель, но ни он, ни супруга его, Наталия Александровна, не хотели там оставаться, и, как только кровотечение остановилось, они направились в Лос-Анджелес, куда прибыли 26 февраля.
Со станции на амбулансе он был перевезен в один из госпиталей, где пробыл несколько дней для необходимых клинических исследований и консультаций.
Сергей Васильевич тяготился госпитальной обстановкой да к тому же американской; его тянуло к семье, в русскую обстановку; он верил, что поправится, как только будет дома и когда установится теплая солнечная погода. И действительно, первые дни дома он почувствовал себя лучше; боли легко успокаивались таблетками, а иногда уколами кодеина.
Когда после небольшой операции, произведенной доктором Муром, диагноз его болезни окончательно выяснился, семья его была поставлена в известность о результатах анализа, но от самого больного решено было скрыть это. Сергей Васильевич не то что боялся смерти, или, если боялся ее, то не более любого смертного, но он жил такой полной содержательной жизнью, так любил жизнь, свет, семью, что самая мысль о смерти была недопустима для него.
На долю Наталии Александровны и нас, окружающих его, выпала нелегкая задача по возможности скрывать правду и приободрять его. В первое время это как будто удавалось, тем более что Сергей Васильевич, как большей частью все артисты, не имел понятия о медицине, о строении и функциях тела — это его просто не интересовало, и потому он довольствовался теми туманными и неправдоподобными объяснениями, которые приходилось ему давать по поводу тех или других болезненных явлений.
Страдая такой тяжелой болезнью, Сергей Васильевич был всегда приветлив и ласков, часто шутил, радовался посещению тех немногих близких друзей, которые допускались к нему в промежутках, когда затихали боли. Но вскоре эти светлые промежутки стали реже и короче, приходилось увеличивать дозы наркотических средств, хотя они все же были очень невелики. На него как на человека, проведшего здоровую нормальную жизнь, не прибегавшего ни к наркотикам, ни к алкоголю, даже малые дозы морфия, как два укола в сутки, были достаточны, чтобы держать его в сравнительно спокойном состоянии. С каждым днем слабость увеличивалась, и в связи с этим настроение его падало; в жалобах, которые он высказывал, чувствовалась безнадежность; возможно, что он сознавал приближение смерти, а в минуты, когда появлялись боли, до действия укола, даже желал ее. Такое состояние длилось недолго; болезнь прогрессировала не по дням, а по часам, развивалось застойное воспаление легких, слабел пульс, и за три дня до смерти больной стал терять сознание; иногда бредил, и в бреду, как передавала Наталия Александровна, не отходившая от него ни на минуту, он двигал руками, как бы дирижируя оркестром или играя на фортепиано. Не могу не вспомнить по этому поводу того особого чувства, которое я испытывал всякий раз, что брал его руку для проверки пульса; с грустью думалось, что эти прекрасные худощавые руки никогда больше не коснутся клавиш и не дадут того наслаждения, той радости, которую они давали людям в продолжение пятидесяти лет.
В субботу, 27 марта, утром, он причастился и в ночь на воскресенье, не приходя в сознание, тихо скончался, окруженный семьей.
К воспоминаниям А. В. Голицына
Опубликованы в сан-францисской газете «Русская жизнь», 1943, 14 апреля.
1 По утверждению Наталии Александровны Рахманиновой, «надо было дать два концерта в Луисвилле и Ноксвилле, которые ему пришлось отменить перед Рождеством из-за ожога пальца. Отменив тогда по необходимости концерты, он хотел исполнить данное им местному менеджеру обещание, что он даст эти концерты в феврале. Сергей Васильевич не любил «подводить» местных агентов. Я умоляла его отказаться от этих двух концертов, но он опять повторял свою любимую фразу: «Ты меня возить в кресле не будешь, кормить голубей, сидя в кресле, я не буду, лучше умереть». И вот эти два концерта он играл уже совсем больной. Ему было больно двигаться. Нужна была вся сила его воли, чтобы выдержать эти концерты» (Н. А. Рахманинова. СВ. Рахманинов. В кн.: «Воспоминания о Рахманинове», т. 2. М., 1974, с 338). В программу концерта Рахманинова, состоявшегося в Ноксвилле, входили: Бах — Английская сюита a-moll; Шуман — «Бабочки», ор. 2; Шопен — Соната b-moll, ор. 35; Рахманинов— Этюды-картины h-moll и a-moll из ор. 39; Вагнер — Брассен — «Заклинание огня» из оперы «Валькирия»; Вагнер— Лист — «Песня прях» из оперы «Летучий голландец»; Лист — Этюд Des-dur и «Хоровод гномов».
2 В последнем письме к Е. И. Сомову от 27 февраля 1943 года Рахманинов так сообщал о своем положении:
«Дорогой мой Женичка, Наташа, просидев целый день у меня, только что ушла; ну, а я лежу в госпитале. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день...» Постараюсь вкратце рассказать, как это случилось. Покинув Вас, уехал в Чикаго. Там вызвали русского доктора. Он нашел легкий плеврит, а сильная боль в боку ничего общего с плевритом не имеет, а есть явление нервное. Болит какой-то нервный узел, и ждать, что он скоро пройдет, — не приходится. Когда будет жарко и много солнца! Через три дня тот же доктор не нашел ничего в легких, а бок стал болеть как будто сильнее. Поехали дальше и дали еще два концерта. Играть мне было тяжело! Ох, как тяжело! Следующий концерт решили отменить и двинулись в New Orleans, откуда должен был ехать на три концерта по Texas'y- В New Orleans заметил определенно, что кашель усиливается, боль в бо ку также и что так я вскоре не буду в состоянии ни встать, ни сесть, ни лечь. Приняли экстренные меры, отменили три концерта в Texas, взяли ужасный поезд (60 часов) и двинулись прямо в Los Angeles. Сев в поезд, сразу стал раздеваться и лег в постель, с решением пролежать все 60 часов. Мокроту отплевывал (по Чехову) в бумажные фунтики. И вот тут-то и оказался сюрприз. Вся мокрота была окрашена кровью. Не скрою: я очень перепугался, и тут полетели наши телеграммы во все концы Америки. Результаты такие: Ириночка выехала вчера к нам сюда. Доктор Russel устроил своего приятеля врача, который нам протелеграфировал на поезд, что будет нас встречать на станции с Anbulance. Ну вот, вчера вечером мы сюда приехали, забрали меня два мужика под мышки и привезли сюда. Было 9 часов вечера. Ждал специалист доктор, и сразу же меня начали выстукивать и выслушивать. А сегодня с утра X-ray. Сейчас все выяснено. Вот Вам рапорт. Есть только два маленьких места в легких с несильным воспалением. Кровь в мокроте так же неожиданно исчезла, как появилась. Зато бок стал так болеть, что при кашле, движении, повороте — готов кричать от боли. Как видите, много шуму из ничего. И Булю напугал насмерть и Сонечка чуть не бросила службу и т. д. Так что чувствую себя сконфуженным и виноватым...» (Цит. по кн.: «С. В. Рахманинов. Литературное наследие», т. 3. М., 1980, с. 229, 230.)
Рахманинов скончался 28 марта, но похороны состоялись лишь 1 июня 1943 года. Прах более двух месяцев находился в городском мавзолее. «Только в конце мая, — пишет Н. А. Рахманинова, — нам удалось купить на кладбище Кенсико участок для могилы Сергея Васильевича». Великий музыкант не удостоился внимания американского правительства, и для захоронения его праха, по утверждению С. А. Сатиной, семье покойного пришлось арендовать за 10000 долларов участок сроком на 100 лет. А что будет через 100 лет? Может быть, бизнесмены сравняют могилу с землей и вновь будут торговать участком?
После смерти Рахманинова в нью-йоркской прессе сообщалось, что со временем предполагается перевезти его останки в Россию, и поэтому он погребен в запаянном гробу. Рахманинов неоднократно говорил, что хотел бы найти вечное успокоение в новгородской земле. Об этом свидетельствовала и Н. А. Рахманинова.
Выполнить волю покойного — нравственный долг России, давшей человечеству гения, прославившего духовную мощь русского народа во всем мире.
Публикация, вступительная статья и примечания
3. Апетян
