9 мая — ДЕНЬ ПОБЕДЫ
ПУТЬ К ПРАВДЕ
...Санитар выполнял необычную работу. Задача стояла не из легких: он должен был вовремя увидеть в небе вражеские самолеты, определить маршрут и цель, где они наметили сбросить бомбы, и — главное — предупредить врача, который в деревенской избе вместе с медсестрой перевязывал, оперировал раненых.
Это было под Старой Руссой. Земля дрожала от взрывов, гарь и дым, смешавшись с пылью, застили глаза, и нечем было дышать.
— Товарищ капитан, самолеты! — кричал в распахнутое окно санитар.
Капитан медицинской службы Кузин продолжал работать.
— Товарищ капитан, мимо!
— Слава богу, — шептала медсестра.
— Воздух! — что есть мочи орал санитар, бросаясь на землю.
А капитан, если на столе не было раненого, ложился на спину, подняв руки в резиновых перчатках, стараясь сохранить их стерильность. Если шла операция, наклонялся над раненым, прикрывая его своим телом.
В ту пору мысль была одна — спасти человека. На этом сосредоточивались все чувства, воля, силы. Нельзя было позволить себе расслабиться, задуматься, испугаться...
— А вот теперь, через годы, — признается мой собеседник, — День Победы для меня — всегда со слезами на глазах...
Удивительна судьба этого человека — сына крестьянина-бедняка. Вот уж действительно пришлось ему в полную меру ощутить, чем были для старшего поколения «сороковые-роковые», принять на свои плечи их боль и тяжесть... Воевал в финскую, с первого до последнего дня участвовал в Великой Отечественной, в войне против империалистической Японии. Начинал свой боевой путь врачом медико-санитарного батальона, а закончил ведущим хирургом госпиталя.
 М.И. КузинФото М. Вылегжанина |
Сейчас Михаил Ильич Кузин — известный ученый, лауреат Государственной премии СССР, заслуженный деятель науки РСФСР, академик АМН СССР, Герой Социалистического Труда, заведующий кафедрой факультетской хирургии 1-го Московского медицинского института имени И. М. Сеченова, председатель Советского комитета и сопредседатель международного движения «Врачи мира за предотвращение ядерной войны».
— Михаил Ильич, как началась для вас война? Какие события первых ее месяцев наиболее вам памятны?
— Есть такое изречение: для хирурга война начинается минутой позже, чем для солдата. У меня примерно так и получилось.
Утром 22 июня закончил дежурство в клинике. В то время, после окончания Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова, я числился адъюнктом кафедры военно-полевой хирургии, которой руководил профессор Н. Н. Еланский. Его назначили главным хирургом Северо-Западного фронта. Николай Николаевич собрал всех адъюнктов кафедры и сказал, что троих он хотел бы взять с собой. И добавил, что адъюнктуру он переносит на фронт. «Мы с вами поработаем на славу», — помню слова профессора. Мы так и думали — вот увидим военно-полевую хирургию в действии, наберемся опыта. Казалось, война предстоит недолгая...
— Но ведь опыт наша хирургия приобрела уникальный! И научные труды появились, в частности ваши...
— Да, это так. Но больше, мне кажется, ценен опыт нравственный. Ипрежде всего осознание бесчеловечности войны.
Мы отправились на фронт на второй день после того, как фашисты напали на нашу страну. Но до Риги так и не смогли добраться. Поезд остановился в Пскове. Навстречу плыла река беженцев...
Шли и солдаты, измученные, в разорванных гимнастерках, разбитой обуви. Потерянные и оглушенные первыми поражениями и быстрым отступлением.
Это было для нас потрясением. О какой организованной медицинской помощи могла идти речь в первые дни войны? Многое было непонятно: где медсанбат, где госпиталь, кто справа, кто слева?
В Псков вот-вот должны были нагрянуть немцы, а мы в гарнизонном госпитале начали лечить раненых так, как если бы им предстояло оставаться здесь надолго.
Через Псков прошли последние полевые медицинские пункты. Нам говорили: «Вы что, сумасшедшие? Через сутки город сдадут. Не теряйте времени, уходите».
Но приказа об отходе не было, а раненые все прибывали. Мы забеспокоились: что делать? Один из врачей предложил остаться, вывесить флаг с Красным Крестом: ведь согласно Женевским соглашениям раненые и врачи под его защитой неприкосновенны. Но, к счастью, у нас хватило ума не согласиться с коллегой. С трудом удалось связаться с Военно-санитарным управлением фронта, и ночью на станцию Псков-Товарный пришел санитарный поезд.
— Михаил Ильич, совпадает ли ваше сегодняшнее восприятие войны с тем, что было тогда?
— В какой-то степени переосмысление произошло в первые же дни, когда мы все ощутили нашу неподготовленность к войне. А ведь официальная пропаганда уверяла, что «Красная Армия всех сильней»... Сейчас мы можем более глубоко анализировать причины первых неудач. Как теперь стало известно, буквально накануне войны были арестованы и расстреляны видные военачальники, командиры армий, дивизий, полков. И потом, что немаловажно, мы намного отставали от фашистской Германии в техническом оснащении войск. Конница против танков — это же утопия. А скольких жизней бойцов и командиров стоила эта, с позволения сказать, «стратегия»! Активно формировать танковые корпуса мы стали лишь накануне войны. Многого не успели, не предвидели, упустили время.
— Всех нас потрясла глубиной правды «Жизнь и судьба» В. Гроссмана. Помните, Михаил Ильич, то место в книге: «...А иногда начальник посылал людей под огонь, чтобы избегнуть гнева старшего начальства и сказать себе в оправдание, разведя руками: «ничего не мог поделать, я половину людей положил, но не мог занять намеченный рубеж». Скажите, лично вы наблюдали подобные случаи?
— Случалось. В академии на кафедре военной подготовки нас учили добывать победу малой кровью, малыми потерями, больше маневренностью действий. Когда мы учились, не было печально знаменитого приказа Сталина «Ни шагу назад». Он появился в 1942 году. Командиров, оставлявших занятые рубежи даже по объективным причинам, расстреливали без суда и следствия. Приказ не требовал разбираться, кто прав, кто виноват, кто струсил, а кто поступал, сообразуясь с обстоятельствами. Но, к счастью, сама фронтовая действительность делала нереальным этот жестокий приказ.
Знаете поговорку: «Не так страшен черт, как его малюют». Приказ приказом, но вплоть до сорок третьего года почти по всем фронтам шло отступление. И если бы всех расстреливали, то кто бы добыл нашу Победу? Где-то приказ побеждал трусость, а где-то разум — приказ.
— Вы имеете в виду личность командира?
— Да, конечно. Расскажу вам такой эпизод. В финскую кампанию я был врачом батальона. Шел бой, стрелки отстукивали час за часом, а раненых все не было. Мы с санитаром решили подползти ближе к передовой. Вдруг из леса, а там находился командный пункт, такая отборно-изощренная ругань доносится, вот уж сколько прожил, а подобного не слышал. Спрашиваю санитара: «Кого ругает?» — «По-моему, вас».
Я думал, меня честят за медлительность, за то, что раненых не выношу из боя. А командир кричит: «Тебя 15 лет учили, из тебя врача приготовили! Если убьют солдата, мне его очень жалко, поверь, но завтра пришлют пополнение. Возможно, это звучит цинично, но не бывает войны без потерь. А если убьют тебя, где мне взять врача? Ты не имеешь права рисковать без причины. Поэтому запрещаю тебе выходить за линию моего командного пункта!»
В тот момент я не сомневался: командир прав. Разумнее сохранить врача, чем бойца, он-де потом спасет многих бойцов... А сегодня я думаю иначе: нравственно ли вот так сопоставлять ценность человеческой жизни — если одна более ценна, значит, другая — менее?
Мне представляется, что новое мышление, к которому мы все сегодня так стремимся, предполагает признание ценности человеческой жизни вообще, ее приоритет над всеми другими ценностями в мире.
— Михаил Ильич, я знаю, что вам приходилось видеть замученных советских военнопленных; ваш брат погиб на войне. Знаю и то, что вы спасали жизнь пленным немецким офицерам и солдатам. С каким чувством вы их оперировали?
— Чувства, эмоции в нашей работе только мешают. Моя профессия гуманна и милосердна. Врачебный долг обязывает спасать человеческие жизни, и врагов в том числе.
Правда, порой приходилось сдерживаться, особенно в начале войны. Когда раненым немцам требовалось переливание крови, они, помню, высокомерно спрашивали: «А это арийская кровь?» Я объяснял, что не арийская, но она спасет жизнь. Некоторые отказывались. А когда война подходила к победному концу, пленные уже не спрашивали, а умоляли: «Доктор, спасите меня! Гитлер капут!»
— Роль медицинских работников в победе над врагом оценена высоко. Да и как может быть иначе, если 70% раненых было возвращено в строй! Но вы лично что считаете главным в подвиге фронтовых медиков?
— Главным я бы назвал самопожертвование. И любовь к людям! Поймите, мы видели смерть ежедневно, ежечасно, ежесекундно. И если к смерти не привыкли, если боролись с ней, не ожесточились, не потеряли человечности, значит, мы одержали нравственную победу. Значит, своим трудом доказали: гуманизм, добро, правда торжествуют!
Врачи, санитары, медсестры почти не стреляли, не брали штурмом высотки, не шли в атаку, но мы, не щадя жизней своих, под огнем выносили раненых с поля боя и рисковали ради других. Мы оперировали по 24 часа в сутки, до мути в глазах, не задумываясь отдавали свою кровь, когда она была нужна, продолжали работать, когда качалась лампочка в палатке и грохотали орудия, сотрясалась земля.
Мне как-то рассказывал Ефим Иванович Смирнов (он в ту пору был начальником Военно-медицинского управления Советской Армии) о том, что слышал от немецких военнопленных: «Войну выиграли «генерал мороз», русский солдат и русский врач».
— Михаил Ильич, хотелось бы знать ваше мнение: сохранили сегодняшние врачи те высокие качества врачей военных лет?
— Не будем говорить о врачах вообще. Героические медики есть и сегодня. А есть и равнодушные; равнодушных, к сожалению, много.
Война обостряла чувство ответственности, заставляла врача в самых трудных ситуациях искать и находить выход. А сейчас врачи порой боятся принять самостоятельное решение, кивают на главного врача, на администрацию, устраняются от решения острых проблем.
И объясняется это, я уверен, тем, что в последние годы, в период, когда над всеми нами довлели командно-бюрократические методы руководства, люди постепенно привыкали ждать инструкций. Вот и не решается молодой доктор что-то предложить, не оттачивает свою мысль, не проявляет инициативу...
— Очень непросто избавиться от инфантильности, инертности, которые присущи еще многим из нас, несмотря на то, что живем мы в бурное перестроечное время. Михаил Ильич, а что вы, как педагог, воспитатель молодежи, считаете сейчас главным в своей работе?
— Прежде всего воспитание Личности. Воспитывать надо правдой, поднимать самосознание и общественную активность. Учить демократии, воспитывать высокую порядочность, милосердие, честность и желание трудиться. Начинать следует со школы. Надо учить наших детей не повторять заученное, принимая все на веру, а уметь анализировать, сопоставлять, сравнивать. Аудитория должна кипеть, пусть оппоненты «сталкиваются лбами», и каждый доказывает свою точку зрения, но аргументированно, не унижая и не оскорбляя достоинства друг друга.
— Насколько мне известно, ваш сын состоялся как ученый. Год назад он защитил докторскую диссертацию. Как вам кажется, а как личность он состоялся?
— Пожалуй, да. На многое он имеет свой взгляд, но не всегда ему хватает напористости в споре. Я в его годы спорил горячо, даже если приходилось доказывать свою правоту человеку старше меня, уважаемому и с громким именем. Правда, у меня за спиной была война, она многому научила...
— Разрешите поздравить вас, Михаил Ильич, и вместе с вами всех медиков-фронтовиков с Днем Победы. Желаем успеха и в вашей многотрудной деятельности в движении врачей мира за предотвращение ядерной войны.
— Благодарю за добрые слова. Я сегодня расцениваю как цель жизни борьбу за мир, за неотъемлемое право каждого человека жить в мире, жить свободным, здоровым, счастливым.
Беседу вела В. ШКОЛЬНИКОВА
«Здоровье» № 5, 1989 г.
