Село Шапкино
Сайт для тех, кому дороги села Шапкино, Варварино, Краснояровка, Степанищево Мучкапского р-на Тамбовской обл.

Константин Буковский. Книга путешествий. Два небольших путешествия по Вороне.

Bukovski-K

Константин Буковский

Книга путешествий

 Жизнь писателя-очеркиста - жизнь на колесах. В его руках всегда должен быть самый новый, самый свежий материал.
В годы Великой Отечественной войны Константин Буковский был военным корреспондентом. Его фронтовые очерки, а затем очерки о мирной жизни нашей армии печатались в газете «Красная Звезда». Лучшие из них были собраны в книгах «В стране утренней свежести» и «За шестью границами».
В послевоенные годы автор посвятил себя преимущественно теме советской деревни. «Судьба станицы», «Вехи времени», «Всё о деревне» и, наконец, очерки, собранные автором в «Книге путешествий», - таков итог многих его поездок, наблюдений, раздумий.
Порою в форме беглых путевых заметок, краткого описания встреч с людьми («Три поездки на Балхаш»), порою в форме подробных наблюдений и тщательного анализа («На полуострове Чонгар», «Два небольших путешествия по Вороне», «По малым русским городкам») художественно претворен автором жизненный материал. Но везде К. Буковского отличает острый глаз публициста, стремление «дойти до корня», искренний, глубокий интерес к жизненным проблемам, привлекающим его внимание.

Два небольших путешествия по Вороне 

(отрывки) 

ЯСАЧНЫЙ БАЛЫКЛЕЙ

Я не знал, чем занимались жители Ясачного Балыклея, когда с них брали ясак, но сейчас, в этот осенний день 1964 года, они занимались главным образом табаком. Все пять или шесть километров, пока я шел сельцом, я нюхал запах табака. На огородах, в палисадниках возле изб, возле сеней сидели женщины -кололи и вязали в пучки табак. Стояли с подвязанными веревками тачки - табак уже сдавали,- и улице нет да нет попадалась женщина, впряженная тачку, а сзади тачку толкала дочь, редко-редко когда сын.
Я вспомнил, как весной так же пахло табаком в Карай-Салтыкове. Тогда табак еще только рос,
Его пасынковали, и пахнул он резким, дурманящим запахом не только сам, но так же пахло и от рук карай-салтытыковских женщин.
..............


Я не знал истории сельца. И само сельцо ее не помнило. Существовала легенда о сыне помещика - чудаке, филантропе, давшем сельцу «вольную». Но легенда эта была, конечно, легендой. Я слышал еще и другое. Сельцо было действительно «вольным», но стрелецким. От этого стрелецкого прошлого сохранилось в сельце деление на сотни. От карай-салтыковского конца шла «Первая сотня». Посередине сельца была «Вторая сотня». К балыклейскому концу шла «Третья сотня». В начале каждой сотни стояли большие каменные дома, не похожие на обычные избы, со следами богатых усадеб. Там жили, должно быть, прежде сотники.

Но было все это очень и очень давно. Сегодняшняя жизненная (я говорю об усадебной) «вольность» сельца от другого. Она шла от поймы, от протоки, от соседних лугов и леса, а главным образом от огородов...

..................

КОНОПЛЯНКА

От Крестов через мост, через речку Балыклейку, к селу Коноплянка всего четверть часа ходу. Стоит только выйти на гать, миновать небольшую топь, пройти насыпью над лугами - и будут коноплянские огороды.

Да мы и не считали никогда Коноплянку отдельным селом. Что Балыклей, что Коноплянка - одно и то же. Идут вместе бабы на базар через паром и вместе же мимо наших садов, лугами, возвращаются обратно.

Я тоже так думал, когда отходил от Крестов и подходил к коноплянским огородам. Но оказалось не так.

Начать с того, что Коноплянка вся стоит на песках. Коноплянские сосны я знал. Их насадили крестьяне для помещика Крюченкова, и там, в этих соснах, как осень, так появлялось множество маслят и белых грибов.

Под Крюченковским же лесом стояли Пески. С ними рядом была Богачевка. Чуть левее, через поле помещались выселки Нахаловка. Коноплянка - Большое село - шла низом, напротив Смирновки, а от нее наверх, к Пескам, поднималась Горовка. Это я знал. Я не знал только, что Коноплянка и Балыклей все-таки разные села и жизнь в них если не сразу, но станет разной.

Начать с того, как я сказал, что Коноплянка вся оказалась на песках. Вся, кроме Нахаловки и кроме Богачевки. Я вошел с ближнего к Балыклею конца и сразу попал на песчаный пустырь.

Вся улица Большого села показалась мне песчаным пустырем. Тут стояли каменные избы. На многих были железные крыши. Попадались изредка палисадники. На самом широком пустыре - бывшей церковной площади, с колодцем, ветлой и несколькими яблонями- на одной стороне стояли большие каменные дома, бывшие, должно быть, купеческие и поповский. Все было похоже на Балыклей, но что-то - не то сами эти песчаные пустыри, не то избы, какие-то неприютные и неприбранные, - делало Коноплянку селом отдельным и больше, пожалуй, идущим к степи, чем к пойме.

Да оно-то и жило прежде степью. Я понял это, только когда обошел село и увидел разницу и между Богачевкой, и между Песками, и между Нахаловкой, и между самим Большим селом.

Село Коноплянка держало все свои земли под Кулевчею и дальше, в степи. Ни своего леса, ни своих лугов у него не было, и вся жизнь его была связана со степью, вплоть до того, что даже усадьбы здесь были такими небольшими, что на них еле умещались изба, гумно и клочок огорода.

Земли в степи село откупило. Земли были богатые, скота в селе держали помногу. Луга арендовали, сено было дорогое, но земля покрывала все...

<...>

 

 

... Я хотел начать завтрашний день не с пущинских огородов и не с колхоза, а с поймы Вороны.

Наутро я этой поймой и занялся. Приютившая меня на ночь на своей раскладушке, сама улегшись тут же с хозяйкой на одной постели, худенькая, с острыми коленками, милая Клавдия Ивановна, девушка- мастер гидротехнических работ по спрямлению Вороны, посадила меня в свою грузовую машину.

Мы поехали. Еще ночью я успел познакомиться с проектом.

Проект заключался в следующем. Сначала в нем шло выяснение причин заболачивания поймы в районе села Паревки и ниже. Говорилось, как и рассказывали мне паревские старики, что Парница (ручей Паревка), впадающая под прямым углом в Ворону, откладывала в нее наносы. Течение в Вороне было слабое, наносы откладывались ежегодно, и река разделилась на два русла. На протяжении ста лет прежнее русло заполнилось наносами, и сейчас нельзя определить даже его признаки. Выше Паревки русло Вороны ярко выражено, но река обессилена, и она напоминает ручей.

(Я вспомнил, как я искал место, где бы можно было выкупаться в этом ручье, и как я его не нашел.)

За прошедшие семьдесят лет река Ворона в этом месте изменила направление, ее воды идут теперь через цепь озер: Рамза - Кипец - Лупиловское озеро, а частично растекаются по зарослям болотной растительности и кустарника, затопляют и подтопляют луга - заболачивают их.

(Я вспомнил протоку, лодку деда Андриана, камыши, копны, осоку, кочки и воду, хлюпавшую у нас под ногами.)

Проект состоял в том, чтобы «отрегулировать сток Вороны», использовав эту систему озер на участке семнадцати с половиной километров. Не вернуть Ворону в ее старое русло, а «отрегулировать» ее сток по новому ее руслу, через цепь озер.

(Только потом пришла ко мне мысль о простом возвращении реки в ее старое русло, и только потом все чаще ко мне эта мысль приходила, но пока я следовал мысли проектантов. Тем более что осуществляла эту мысль такая милая девушка, с таким доверчивым взглядом.)

Для осуществления проекта надо было прорыть каналы общей длиной около трех километров так, чтобы трасса спрямляемой реки (в верхнем ее месте) брала начало у излучины в пяти километрах выше Паревки (как раз у Карай-Пущина, ближе к Карай-Салтыкову), пересекала реку Карай (здесь же у Пущина) и соединялась через озеро Красное с озером Лупиловским. Ниже русло ни спрямлять, ни прорывать было не нужно - оно уже шло к озеру Кипец, а ниже еще - к озеру Рамза. Там, где-то под Красным Бобровом, возле «барской реки» оно и входило в свое старое естественное ложе.

Зачем все это делалось? Затем, чтобы «снять подпор воды в озерах Рамза и Кипец», равный целому метру, устранить этот подпор, понизить уровень воды в озерах на этот метр и таким образом (так говорил проект) устранить подпор воды и в заболоченных лугах, которые можно будет уже начать осушать.

Речь шла о площади более двух с половиной тысяч гектаров лугов на территории Паревского, Карай-Пущинского, Карай-Салтыковского колхозов, одного колхоза ниже Паревки и на территории лесов госфонда. Речь шла о двух с половиной тысячах гектаров когда-то знаменитой поймы Вороны с ее знаменитыми скотоводческими хозяйствами, много десятков лет назад руками людей и речных притоков превращенной в болота.

Идея сама по себе была в высшей степени хозяйственной. Это уже не степь, это уже пойма должна была включиться в общественно-государственное землепользование, и кто знает, как повернулась бы вместе с тем и судьба самих этих поемных сел, ныне урывающих от поймы из десятой доли копешки осочного сена, а в будущем, может быть, способных найти свой достаток в общественном животноводстве, не уступающем в славе забытому теперь имению графини де Реппевиль.

Я спросил у Клавдии Ивановны, не было ли прежде какого-нибудь старого проекта относительно заболотившей луга Вороны.

- Был, - сказала она. - Кто-то из помещиков заказывал проект. Утверждают, что он был составлен. Нашли даже одного из участников его составления. Но самый проект почему-то не найден.

<...>

Я развел руками. Либо я был дилетант, не способный понять нынешнюю науку «спрямления» рек либо все-таки надо чистить устья притоков, чистить русла рек, освобождать их от наносов, от травы, от перекатов, углублять их там, где они обмелели, возвращать их к прежним естественным уровням вод вместе с естественным уровнем вод и на самых поймах, а не забрасывать старые естественные русла и не заменять их искусственными новыми, с искусственным и опасным «сбросом» воды.

Так я размышлял, поглядывая на Клавдию Ивановну и ловя на себе ее доверчивый взгляд, и так мы ездили с ней еще полдня, сначала по Караю, потом опять по озерам возле Вороны, пока не подоспело время обеда и мы не посадили опять в кузов голодных экскаваторщиков1.

1 Тревога за первые уже результаты труда этих экскаваторщиков заставила меня в начале ноября вновь выехать в родные места, пройти пешком по невылазной грязи до Карай-Пущина и Кипеца, прожить здесь два дня и вот что увидеть. Все работы по «спрямлению» нового русла Вороны и устья реки Карая были закончены. Уровень воды в Кипецком озере упал пока не на метр, а на 40 сантиметров, обнажив метров на семь песчаный берег. Опуститься на метр озеру не позволила не принятая в расчет проектировщиками неглубокая Прорва, прорытая еще монашками между озерами Кипецким и Звериным. Встал вопрос о новом канале - углублении этой Прорвы. Но даже и сорока сантиметров спада оказалось достаточно для того, чтобы протока, за судьбу которой так опасалась хозяйка Клавдии Ивановны, действительно пересохла. Теперь будут углублять и эту протоку. В сущности, будут рыть еще один канал. Но еще хуже получилось со «спрямлением» самого Карая. Вода в нем упала действительно на два метра. Остались без воды верхние села Павловского колхоза и отчасти расположенные по старому устью реки карай-салтыковские Кутырки. Временно был прекращен сброс воды и восстановлена старая плотина на протоке. Но это только временно, до весны, когда воду все-таки спустят.

<...>

Советский писатель. Москва. 1967.