- Категория: Материалы газеты "Воля труда" 1918 г.
ВОЛЯ ТРУДА
№ 62. Четверг, 28 ноября 1918 г.
Страница 2
Земельный вопрос за год революции. (Окончание)
Беседа с тов. А. А. Иоффе.
Иностранная жизнь.
Безлюбье. (Окончание). Борис Пастернак.
Революционный лом. Анатолий Мариенгов.
Земельный вопрос за год революции. (Окончание)
историческую роль руководительницы крестьянского движения в революции.
Бросив эти задачи в угоду Кресту и борьбе с большевиками, партия вышла тем самым из социальной революции и предоставила «делать» ее в деревне большевикам.
Последние значительно сузили эту общую задачу, сведя ее почти исключительно, как и уже отметил это, к продовольственной политике, проводимой при помощи комитетов деревенской бедноты, ставших в оппозицию к советам и к трудовому крестьянству, чем внесен был хаос в деревню и в умонастроение деревни; причем самая - то поставленная им задача была разрешена далеко неудовлетворительно. Это нашло уже свою оценку в известном циркулярном письме Ленина и Цюрупы.
Вместо класса вершителем судеб деревенской политики на местах сделались деклассированные элементы деревни - от голытьбы до кулаков включительно - быстро смекнувшие, что за могущественное орудие в их руках - комитеты деревенской бедноты.
Конечно, «бедность» и «богатство» не могли быть тем водоразделом, каким разграничиваются классовые категории; такими признаками могут быть лишь труд и эксплуатация. И надо только удивляться, как марксисты могли додуматься до такой классовой категории, как «беднота»!
Город знает классовое деление на пролетариат и буржуазию, деревня - на трудовое земледельческое население, живущее от своих трудовых доходов, и на нетрудовое, с его кулаческими элементами, живущее от эксплуатации чужого труда. Деревенская беднота может до некоторой степени соответствовать разве только <...> - пролетариату города.
Но не на таком «бесхозяйственному элементу можно что-либо строить!» И действительность показала, что в интересах социальной революции втянуть в нее именно трудовые земледельческие элементы деревни, строящие хозяйственную жизнь деревни на новых началах, а никак не одну лишь бедноту, в значительной степени ее разрушающую.
Если левые эсеры погрешили впоследствии тем, что стали вводить в оборот понятие «полу-трудового (?) крестьянства», приближаясь в этом отношении к правым эсерам, то не менее погрешили большевики, пытавшиеся опереться в деревне на бесхозяйственный и чуждый ей элемент - «бедноту» сужая тем самым базис социальной революции, ослабляя ее этим и тем, что создавалась параллельная и антагонистическая советам организация - комитеты деревенской бедноты.
Расширение базы социальной революции стало очередной задачей советской власти. С усилением внешней империалистической опасности чувствовалась особенно необходимость не отметать механически, а втягивать в борьбу трудовые элементы крестьянства, выводя его из того состояния пассивного зрителя, в каком оно находилось в данное время. Та же задача диктовалась и необходимостью «питать» пролетарскую революцию города.
Разрешая общую классовую задачу в деревне, необходимо было, казалось бы, строить чисто классовые трудовые советы и через них проводить продовольственную политику советской власти, перестройку хозяйственных отношений на местах на основе упразднения частной промышленности и торговля, обобществление труда и потребления, в частности такие мероприятия, как обобществление земли и инвентаря.
Конечно, эту же задачу могут взять на себя и так называемые комитеты деревенской бедноты, при условии, если бы в них входили все трудовые элементы деревни, а не одна только «беднота», если бы «комитеты» заменили собой советы и не являлись бы выражение двоевластия в деревне, при котором комитеты бедноты стали невольно контролирующим органом советов, чем подрывая в массах самый престиж Советов и советской власти на местах.
Все эти общие задачи так и остались до сих пор невыполненными. Мало того, трудовая деревня, судившая с некоторых пор о советской власти по одним голым циркуляром из центра, которых она не понимала которые только «требовали» от деревни, но ничего ей не «давали» судившая о советской власти по продовольственным отрядам, по комитетам бедноты, худой славы, и по уездным «чрезвычайная», оказалась совершенно сбитой с толку: вместо диктатуры пролетариата, осуществляемой в городе, она видела у себя «причину» сомнительных элементов и переставала чувствовать, что они сами - неотъемлемая часть советской власти, осуществляющей классовую политику трудящихся. Сбитая с толку, трудовая деревня начала переходить в открытую оппозицию городу, начала противодействовать всем мероприятиям из центра и даже участвовать иногда в открытых выступлениях против своей же трудовой власти.
Ясно становилось, что без классовой организации трудовой деревни, без ее сочувствия и прямого содействия, не провести никакой земельной реформы, не провести, конечно, и социализации земли, как переходной формы землепользования, ведущей к коммунизму в сельском хозяйстве.
Отсюда вытекала и та политика, которую мы, революционеры - коммунисты, стремились проводить в деревне, политика организации трудовых элементов деревни вокруг классовых советов, представляющих как деревенскую бедноту, так и средника, крестьянина - труженика.
(Продолжение следует).
Ал. Устинов.
Беседа с тов. А. А. Иоффе.
Российский посол в Берлине, тов. А. А. Иоффе в беседе с сотрудником Роста, между прочим, сообщил:
- Решительная капитуляция Германии перед Антантой стала неизбежной, когда для германского верховного командования выяснился психологический перелом в настроении солдатских масс.
Безнадежность положения стала особенно очевидной для главной квартиры, когда в решительный момент прорыва французами германского фронта резервы отказались отправиться на позиции. Людендорф один из первых поднял вопрос о немедленных переговорах, о перемирии - на основ<...>кой программы.
Психологический перелом настроения солдатской массы подготовлялся исподволь. Солдат долго удерживали на фронте постоянными обещаниями скорого и победоносного мира, им указывали на усталость французских солдат, которые не в состоянии выдержать дальнейшей борьбы, - германские солдаты поддавались на эту удочку и верили в своих военных вождей.
Вера в скорый мир в германских правящих кругах была очень сильна. Была уверенность, что удастся сговориться с Англией, которая никогда не помирится с фактом усиления влияния Америки. О степени уверенности в возможности заключения <...>ратного мира с Францией, говорит тот факт, что в договорах с нами они стали заменять формулу «до заключения всеобщего мира» формулой «до заключения мира с Францией».
Эта вера передавалась в солдатские массы. Но когда фронт, под влиянием ударов союзников, стал все более подаваться, когда солдаты изверились в близости мира, когда, наконец, самый серьезный прорыв был совершен именно французскими войсками, которых им рисовали совершенно негодными к решительным действиям - сразу обнаружилась картина полного развала армии.
В течение двух недель германцы отдали около 200000 пленных. Дезертирство приняло ужасающие размеры. Начались убийства офицеров.
Теперь можно определенно сказать: старой германской армии уже не существует, она представляет из себя сброд вооруженных деморализованных людей. Как и на русском фронте перед перемирием - германские солдаты распродают французам пушки, пулеметы, занимаются грабежами.
И если отношения между солдатской массой и командным составом не приняли таких острых и болезненных форм, как в первый период русской революции, то это объясняется не только большой культурностью германской массы и глубоко укоренившейся в привычку дисциплиной, но и более осторожной тактикой, принятой германским командным составом, извлекшим для себя полезный урок из печального опыта русской революции.
Так Германия дошла до своего Бреста.
Выражая согласие заключить мир на основе программы Вильсона, руководители германской внешней политики - шейдемановцы, а затем и независимые, - не отдавали себе отчета в том, что они стоят перед ... Брестом.
Правительства Кюльмана Ганца в этом отношении были гораздо практичнее. Представители германской буржуазной партии не раз заявляли мне, что программу Вильсона не считают утопией. Правда, известный эксперт по правовым вопросам германского п - ва ин. дел, <...>, успел уже составить весьма объемистую формулировку по всем 19-ти пунктам вильсоновской программы, но дореволюционное правительство не верило в их осуществление.
Они приняли эти пункты так же, как они приняли в Бресте нашу декларацию о самоопределении народов. Приняв сегодня нашу декларацию, они назавтра, при переходе к практическому ее применению, совершенно извратили ее смысл, переведя ее на свой империалистический язык. То - же они надеялись сделать на будущем мирном конгрессе с программой Вильсона.
Независимые наоборот, искреннее верят в практическую осуществимость этой программы, даже при современном разнообразии внутреннего уклада жизни и строя государств, которые должны войти в «Союз Народов». Этот самообман сильно осложняет положение нынешнего германского правительства. Ложность позиций правительства Эберт-Гаазе будет все более разоблачаться перед народными массами, которые скоро придут к убеждению, что не это правительство приведет их к желанной цели.
Говоря, о развитии германской революции, т. Иоффе не сомневается, что она неизбежно пойдет по пути русской революции.
Нынешнее германское правительство не отличается ни широтой своей программы, ни волей к революционному творчеству.
Между тем, процесс революционизирования широких масс идет быстром темпом, и он будет усиливаться, чем дальше пойдет демобилизация армии и переход промышленности на мирное положение.
Уже теперь обнаружилось противоречие между настроением солдат, возвращающихся с фронта и тыловых частей, между рабочими, работавшими на оборону, и остальной массой рабочих.
Эти противоречия носят пока чисто кастовый характер, но они будут углубляться, сторонники немедленного осуществления широких социальных реформ, в духе Советской России будут все более увеличиваться.
Существование нынешнего германского правительства можно исчислить неделями. Что придет ему на смену - трудно сказать. Возможно, что это будет правительство одних спартаковцев. Возможно же, что составится новая коалиция: из независимых и спартаковцев, при условии, что независимовцы полевеют и окончательно порвут с соглашательством.
Тогда наступит время для тесного сотрудничества Революционной Германии с Советской Россией. И в этом будет спасение и для Германской Революции и для Советской России.
Пока же положение Советской России весьма серьезно.
В оккупированных русских областях не видно значительных перемен по сравнению с положением, существовавшем до германской революции. Как и раньше, германские военные власти продолжают оказывать поддержку русской контрреволюции. Они активно помогают и руководят формированием разных армий - северной, южной, астраханской и др.
Делается, это без ведома местных солдатских советов, но правительство Эберта - Гаазе несомненно, об этом осведомлено и пока ничем не проявило своего противодействия этой «политике» старого командования. Вокруг Советской России смыкается кольцо враждебных сил.
- Советская Россия стоит перед задачей военного сопротивления, но в этом отношении, говорит т. Иоффе, и настроен пессимистически. Другое дело - сможем ли мы пробираться до того момента, когда нас сможет поддержать Германия и когда у союзников начнется процесс разложения.
- В этом вопросе я - оптимист. Верю, что германский и австрийский пролетариат во время придут на помощь - и мировая революция будет спасена.
Союзная эскадра.
Вскоре же после опубликования условий перемирия между Германией и союзниками, где, между прочим, имелся пункт о пропуске союзной эскадры через Каттегат, - местная контрреволюция стала усиленно муссировать слух о появлении англо-французской эскадры в Балтийском Море и даже о сделанном ею десанте на берегах Прибалтики.
Не отрицая возможности нападения союзных империалистов на Советскую Россию со стороны Балтийского моря, мы можем, однако с полной достоверностью сказать, что до сих пор в Ревеле или каких - либо других пунктах побережья неприятельские дредноуты не показывались.
По словам авторитетных военных лиц, нельзя произвести в короткий срок расчистку минных полей, без которой проход эскадры представлял бы для нас чрезвычайную опасность.
Совершенно неправдоподобны также слухи о занятии Одессы войсками союзников.
Германия.
Переговоры о перемирии.
НАУЭН, 27 ноября. (Радио). Германская мирная делегация в Спа обратилась 25-го ноября к интернациональной мирной делегации с меморандумом, состоящим из пяти пунктов. В меморандуме указывается, что еще до сих пор конференция не обсудила вопроса о смягчении условий перемирия, в то время как германский народ еще более принужден страдать от голода, вследствие на скорейшем обсуждении всех вопросов перемирия, в частности вопроса о приостановке торгового мореплавания, каковая приостановка вызвала безработицу в германских портах.
(РОСТА).
Требование турецкой колонии.
ПАРИЖ, 27 ноября. (Радио). Турецкая колония в Берлине по словам «Берлинер Тагеблат» требует изгнания из Германии Талаат - Паши, Энвер - Паши, Джемал - Паши (прежнего морского министра и Измаила - Паши) прежнего директора военного управлении), которые бежали в Германию от преследовании нового турецкого правительства.
(РОСТА).
Английские пленные.
НАУЭН, 27 ноября. (Радио). По инициативе военного министерства в Берлине 24-го ноября состоялось собрание английских военнопленных, на котором выступили с речами представители партии в зависимых с.-д. Эдуард Береншейн, Оскар Кон и Ледебур. Собрание открыл представитель Берлинского Исполкома Шлезингер заявивший, что целью собрания является объяснить англичанам, бывшим свидетелями германской революции, истинный ее смысл.
(РОСТА).
Ген. Людендорф.
ПАРИЖ, 27 ноября. (Радио). Из Берлина сообщают: генерал Людендорф покинул свою квартиру, помещающуюся в одном из центральных кварталов Берлина 9 ноября, т.е. в тот день, когда вспыхнула революция. В настоящее время он находится в Швеции.
(РОСТА).
Организация войска.
НАУЭН, 27 ноября. (Радио). Из 10000 польских солдат, находившихся в германской армии, создается польский легион. В воззвании комиссара верховного польского совета, польским солдатам, возвращающимся с восточного фронта, предлагается по дороге не задерживаться и направляться прямо в польские области Пруссии для организации польских войск.
(РОСТА).
Неизменный «Форвертс».
НАУЭН, 27 ноября. (Германское радио). В виду недовольства рабочих экономической политикой правительства и угрозы всеобщей забастовкой в Берлине, газета «Форвертс» подчеркивает, что поддержание производства есть жизненный вопрос для германского народа, а в особенности для рабочего класса. Справедливые желания и исполнения требований
(Окончание на 3 - й странице)
БЕЗЛЮБЬЕ.
(Окончание).
На этой станции Гимазетдин разбудил одного Ковалевского, а теперешний их ямщик был Гольцеву незнаком. Зато он сразу признал того Дементия Механошина, которому выдавал однажды в конторе, и значит верст за шестьдесят отсюда, удостоверение в том, что содержа тройку и правя последней год между Биляром и Сюгинским, он работает на оборону.
Было странно подумать, что тогда он удостоверял эту избу и двор, и совершенно про них не ведая, подписывал свидетельство этому сказочному селу и звездной ночи.
Потом, пока на дворе шла перепряжка и сонная ямщичка поила их чаем, пока тикали часы, и за невязавшимся разговором душно ползли клопы по календарям и коронованным особам, пока равномерно и невпопад, как механизмы с разным заводом, всхрапывали и подсвистывали сопатые тела, спавшие на лавках, Дементий входил и выходил, меняясь во всем с каждым новым появлением, смотря по тому, что снимал с гвоздя или вытаскивал из-под перины. В первый раз он вошел в зипуне - мужиком хлебосолом, сказать жене, чтобы дала господам с сахаром и вынула булку, в другой - работником, в короткой сибирке - за вожжами, и наконец, в третий, явился ямщиком в армяке и, не выходя, сказал, нагибаясь, из сеней, что лошади готовы, а час уже четвертый, время - де собираться, и пнув кнутовищем дверь, вышел на темную, звонко разбренчавшуюся при его выходе, волю.
Вся остальная дорога прошла мимо памяти обоих. Светало, когда проснулся Гольцев, и поле туманилось. По нем, прямясь и растягиваясь, тяжело и парно дымился нескончаемый обоз; они его обгоняли и потому казалось, что сани с дровами и возчики только топочут на месте, чтобы отогреться, и только отвизгиваются, кренясь со стороны на сторону, и раскачиваются, вперед не подвигаясь.
Широкая гужевая дорога шла стороной от той тропки, по которой летели они. Она была многим выше. Меся непогаснувшие звезды, подымались и опускались ноги, двигались руки, морды лошадей, башлыки и дровни. Казалось, само подслободное утро серое и трудное, дюжими клоками сырости плывет по прозрачному небу, в ту сторону, где ему почуялась чугунка, кирпич фабричных корпусов, сырой, лежалый уголь, майный, горемычный гар и дым. А кибитка неслась, вылетая из выбоин и перелетая ухабы, захлебывался колокольчик, и обозу не предвиделось скончания, и давно было уже время взойти солнцу, но до солнца было еще далеко.
До солнца было еще далеко. До солнца оставалось еще верст пять пути, короткая остановка на въезжей, вызов к директору завода и долгое шарканье по половику прихожей.
Тогда оно выглянуло. Оно вошло вместе с ними в кабинет, где оно разбежалось по коврику и, закатившись за цветочные горшки, усмехнулось клеткам и пичужкам в окне, елкам за окошком и печке и всем сорока четырем корешкам кожаного Брокгауза.
Потом, во все время разговора Ковалевского с заводоправителем, двор играл за окном и уже не бросал играть, и не уставал сыпать бирюзой и ручьями терпкого хвойного пота, каплями сварившегося инея и янтарем.
Директор движеньем глаз указал на Гольцева. «Это мой друг» - живо вставил Ковалевский. «При нем можно. Будьте покойны. Так вы знали Брешковскую? ...»
Вдруг он поднялся, и, повернувшись к Гольцеву, воскликнул как в испуге.
«А мои бумаги? Я говорил - так и есть. Ах, Костя! Ну, что теперь делать?»
Тот не сразу понял его.
- «Паспорта со мной». -
«Сверток, - раздраженно перебил его Ковалевский, - ведь я просил вас напомнить» .
- «Ах, Юра, простите. Он остался там. Это, в самом деле, свинство. И как это я» ...
Меж тем хозяин, плотный и одышливый коротыш, отдавал приказанья по хозяйству, фыркал, смотря на часы, поворачивал кочергою дрова в печке и вдруг, до чего - нибудь не добежав, словно передумавши, круто поворачивал назад, и, возвращаясь, с разбега внезапно вырастал у стола, за которым Ковалевский писал брату: - «словом, лучше нельзя, дай Бог дальше так. Теперь перехожу к главному. Исполни все в точности. В передней, Костя говорит, на Машином сундуке, остался сверток с моей нелегальщиной. Разверни, и если среди брошюр найдешь рукописное (воспоминания, организац. границы, шифрованн. корреспонд. периода конспир. квартиры у нас и побега Кулишера и т.п.), то заверни все, как было, и при первой же верной оказии запечатай и перешли на мое имя в Москву, в адрес Теплорядской конторы. Смотря, разумеется, по обстоятельствам.
Ты, ведь, и сам не дурак и при изменившейся ....»
«Пожалуйте кофе пить», - шаркнув и отшаркнувшись, осторожно шепнул хозяин. «Вам, молодой человек», - еще осторожнее пояснил он Гольцеву с почтительным умолчаньем в сторону манжеты Ковалевского, целившийся в нужное выраженье и застывшей над бумагой, в ожиданье его пролета.
Мимо окна прошли, беседуя и на ходу сморкаясь, три пленные австрийца. Они шли, обхаживая образовавшиеся лужи.
- при изменившейся -
Ворона, взлетевшая при появлении австрийцев, тяжело опустилась на прежний сук.
- при изменившейся конъюнктуре -
обрел недоставшее Ковалевский - свертка в Москву не посылай, а припрячь поверней. Полагаюсь на тебя, как и во всем остальном, о чем уговор у нас. Скоро садиться в поезд. Смертельно устал. Думаем выспаться в вагоне. Маше пишу отдельно. Ну, прощай, -
P.S. Представь, оказывается Р., директор - старый соц. рев. Вот и говори после.
В это время в кабинет заглянул Гольцев с откушенной тартинкой, и, сглатывая недожеванный мякиш, сказал:
«Вы - Мише ведь? Напишите, чтобы и папку мою, и он укусил тартинку и продолжал, глотая и жуя - послали. Я передумал. Не забудьте, Юра. И идите кофе пить.
Борис Пастернак.
20 ноября 1918 г.
В раздел Б. Пастернак. Публикации в периодических изданиях и сборниках.
В каждом взгляде,
Как на эфесе шпаги,
Темляк.
Город полощет,
Как в корыте, в небе
Краснущия простыни.
Ныне:
Солнце съедобно,
Как оладьи.
Земля шатается пьяная,
Будто
Залпом выхлестала коньяк
Из огненной фляги.
Никогда не было,
Чтобы:
Всякая пядь
- Красная площадь.
Всякая пядь
- Место Лобное.
Знаете, Еще вчера заплясали трепак,
(Да еще как круто:
С притопом)
Сапожки из сафьяна
В Скоронадии.
Знаете,
Сегодня в Германии, Австрии и Болгарии
(А завтра в Италии
И Испании)
Человечки от радости, как сенсация
И даже - еще горланей! ...
Нет, не смешно и не странно,
Что закорузлые, старые
Женщины и мужчины
Незнакомые
И вдруг
Стали
Друг
Другу на шею бросаться.
- Это
Лапит не Иван Иванович
Ивана Ивановича
А волю
Это Льдины
Ледовитого Океана
У Северного Полюса
Расколоты огненным, как ракеты,
Революции ломом.
Анатолий Мариенгов.