Огонек.1971.- №39.

СВОБОДА И ГОЛУБЫЕ НЕБЕСА 

Борис ИЛЁШИН

   «...Комплименты Ивановке мне не безразличны, а очень трогают». Из письма С. В. Рахманинова к Н. С. Морозову.

   Ивановка... Много сел с таким истинно русским названием в нашей стране. Но это—неповторимое. Здесь жил и творил великий Рахманинов.

С председателем ивановского колхоза имени Карла Маркса Иваном Александровичем Анохиным иду по широкой сельской улице, поросшей на обочинах бархатистой травой; мимо аккуратных домиков с шиферными и железными крышами, нарядными наличниками, живописными палисадниками. Чуть в стороне зеленым массивом виднеется обширный старинный парк, за ним до самого горизонта пшеничные поля. Цилиндрические водонапорные башни, приземистые скотные дворы. По дороге пылят грузовые машины.

   — Вот эти коттеджи,— показывает Иван Александрович,— построили совсем недавно. Новую школу возвели. Скоро Дом культуры поставим; не уступит городскому. Старый клуб тесноват, молодежь обижается...

   С противоположной стороны улицы доносится музыка. Нет, не из репродуктора: кто-то играет на фортепиано романс С. В. Рахманинова «Здесь хорошо», не очень уверенно, но старательно, с упоением.

   — Участники художественной самодеятельности репетируют,— объяснил Иван Александрович.—Этот романс Сергей Васильевич (председатель назвал Рахманинова по имени-отчеству, как близкого, давно знакомого человека) написал у нас в Ивановке, во флигеле — вон там за детским садом...

   Мы пошли по тропинке в парк, где когда-то стоял флигель и деревянный двухэтажный дом с просторной террасой, среди кустов сирени и жасмина, разделенные только лужайкой с фонтаном и цветником. Сюда, в степное тамбовское уединение, больше двадцати лет кряду почти ежегодно приезжал Рахманинов.

   Давно нет дома и флигеля. Их разграбили и сожгли в тяжкое лихолетье гражданской войны кулацко-эсеровские антоновские банды. Поредел, состарился рахманиновский фруктовый сад, заросли аллеи старинного парка... Но память о Рахманинове жива. Стараниями сельской интеллигенции, преподавателей тамбовского музыкального училища имени С. В. Рахманинова, журналиста Д.  В.  Калашникова — страстного поклонника творчества гениального композитора,— создан народный музей; тут собраны вещи, некогда принадлежавшие семье Рахманинова, редкие фотографии и сочинения Сергея Васильевича, книги о нем... Музей пока разместился скромно — в одной комнатке сельского клуба, но скоро найдется место для всех экспонатов и для концертного зала. Восстанавливается любимый Рахманиновым флигель, благоустраивается парк.

   Впервые Рахманинов приехал в Ивановку к своим родственникам Сатиным летом 1890 года, еще будучи студентом Московской консерватории. В то лето в Ивановке отдыхал его двоюродный брат, известный музыкальный деятель, пианист и дирижер Александр Ильич Зилоти со своими детьми и женой Верой Павловной (она была дочерью Павла Михайловича Третьякова, основателя знаменитой картинной галереи). К июню в имение Сатиных приехало на отдых еще одно семейство: сестра А. А. Сатина Елизавета Александровна Скалон с тремя дочерьми и маленьким Никулькой... У Сатиных же было два сына — Саша и Володя и две дочери — Наташа и Соня. В большой столовой на первом этаже за стол садилось около двадцати человек...

   С утра до вечера рояли, стоявшие в кабинете у А. И. Зилоти на первом этаже и в бильярдной на верхнем этаже, не умолкали ни на минуту, один исполнитель сменял другого; играли Чайковского, Бетховена, Грига, Пабста... Когда за рояль садился Александр Ильич, послушать его приходили и хозяева и многочисленные гости. Всем нравилась игра Сережи, но он часто уединялся во флигеле, где жили Скалоны, и здесь перекладывал для четырех рук «Спящую красавицу» Чайковского, работал над своим первым фортепианным концертом. Иногда он уходил в парк и вышагивал один по глухим дорожкам, барабаня пальцами по груди и что-то напевая; в те минуты он весь был во власти звуков...

   По вечерам молодежь собиралась на лужайке у фонтана или у стога сена около пруда. Слышались смех, шутки.

   С того времени вплоть до 1917 года Сергей Васильевич почти ежегодно бывал в Ивановке; в 1902 году он женился на дочери А. А. Сатина— Наташе; Ивановка становится ему еще ближе... О том, что вообще значила она для творчества Рахманинова, лучше всего рассказывают его письма к близким друзьям и знакомым.

   Вот письмо из Ивановки М. А. Слонову. «Шестого июля (1891 г.) я кончил совсем писать и инструментировать свой фортепианный концерт... Написал и инструментировал две последние части в два с половиной дня. Можешь себе представить, какая это была работа. Писал с пяти часов утра до восьми вечера, так что после окончания работы устал страшно. После окончания несколько дней отдыхал. Во время работы я никогда не чувствую усталости (напротив,— удовольствие). У меня усталость появляется только тогда, когда я чувствую и сознаю, что один из моих больших трудов и больших работ окончен и окончена...»

   Еще письмо, адресованное Н. С. Морозову (от 6 июля 1905 года).

   «Милый друг Никита Семенович... У нас все по-старому. Ежедневно много работаю (хотя и меньше, чем раньше, то есть от 9¹/₂ до 3¹/₂ с обеденным отдыхом)...»

Письмо, как и многие другие, написано на простой линованной почтовой бумаге, ровным, прямым, очень мелким почерком. Сергей Васильевич сообщал своему задушевному товарищу по консерватории, что 9 июня в Ивановке начал инструментировать «Франческу да Римини» и менее чем за месяц сделал пролог, эпилог и первую картину.

   «Такое быстрое путешествие получается потому, что урок мой ежедневный не три страницы, как раньше, а четыре... Относительно качества работы все то же, что и всегда со мной при всякой работе. Во время работы думаешь, что хорошо сделано, иногда даже кажется, что очень хорошо, а как только пройдет несколько времени, то думаешь, что все почти никуда не годится и что лучше все переделать...»

   «В твоем письме,— сказано дальше,— я еще прочел «с удовольствием, что Вам» было хорошо в Ивановке. Это мне очень приятно, так как комплименты Ивановке мне не безразличны, а очень трогают. Мне тут так хорошо, что я уже начал считать с тоской дни до отъезда, и каждый вечерний чай я со вздохом убавляю еще одну цифру в общем числе. Так что сегодня вечером я произнесу цифру «42». Это мало, очень мало и очень скоро пройдет...»

   В августе следующего года он сообщал:

   «Ивановка и мне и моим по-прежнему нравится... и я продолжаю до сих пор еще изредка сожалеть, что я потерял столько времени в Италии».

   И, наконец, еще одно письмо Н. С. Морозову — от 4 июня 1910 года.

   «Я живу в Ивановке уже месяц...

   Ловил часто рыбу и сажал ветлы. Последним делом увлекался и увлекаюсь до сих пор. Для этого дела приобрел себе бурав, которым буравлю на аршин вглубь и сажаю туда большой кол ветловый, аршина три над землей. Посадил 120 штук таких. Поливал и поливаю их с аккуратностью и терпением и настойчивостью, достойной лучшей участи. Зато мой и восторг велик, когда увижу свежую почку или молодой зеленый листок. Веду строгую отчетность принявшимся деревьям. Теперь их у меня 43. Поздравь меня!»

   Пруд, в котором Сергей Васильевич ловил рыбу, сохранился до сих пор.

   Вместе с председателем колхоза идем по бровке оврага через сад к плотине в кудрявых ракитах.

   — Эти кусты растут от корней состарившихся дуплистых ветел, посаженных Сергеем Васильевичем, им взлелеянных, доставлявших ему радость и творческое вдохновение,— с увлечением рассказывает Иван Александрович.— И сад, который мы прошли, ему принадлежал. Обновлять надо: годы сделали свое...

   Возле плотины к нам подошел старик пастух; овцы и козы паслись рядом на склонах оврага. Он внимательно слушал нас, сначала молча, потом вступил в разговор:

   — Пруд тогда, при Сергее Василиче, был побольше, сазаны водились. В хозяйском пруду крестьяне рыбу не ловили: порядок соблюдали. А вокруг пруда — луга, аж до самых «синих кустов»; Рахманинов-то любил косой побаловаться...

   Старик минуту помолчал в раздумье, потом сказал:

   — Сейчас все - распахали: хлебушек сеем. Это, конечно, хорошо, хлеб — всему голова. А луга тоже нужны! Ох, как нужны!.. Рахманинов кто был? Знаменитый композитор: музыку его по радио передают, лугам же цену знал!..

   Сергей Васильевич любил полевые работы в сенокосную пору. Вместе с ивановскими мужиками чуть свет выходил «поразмяться», как говорил он, на луга, чтобы успеть с росой положить траву в рядки.

   «Вжик-вжик-вжик!» — выговаривали косы, поблескивая в первых лучах солнца. Покорно, ровными рядками ложились у ног косарей травы. Через день-два в погожую погоду на лугах вырастут пахучие копны сена. Ах, как славно, взобравшись на них, слушать по вечерам песни, доносящиеся с околицы! «До чего наш народ музыкален,— говорил Сергей Васильевич.— Наши народные песни прекрасны. Как я их люблю!»

   И еще он любил умчаться верхом на коне в ржаные поля и слушать, как журчат, переливаются в небесной выси жаворонки. Со всех сторон доносятся их звонкие, радующие душу трели,— иногда кажется, что все вокруг поет... Висит в лазури, чуть-чуть колеблясь, темная точечка — птичка-невеличка, и сердце волнуется в груди от ее песни — светлой, серебристой, непрерывной, переливающейся на все лады. Но вот крошечный певец, неожиданно оборвав пение, устремляется к земле — отдохнуть, а над полями уже звенит песня другого маленького солиста.

   Окружающая природа приводила Сергея Васильевича в восторг и изумление. Простор полей, зелень перелесков, голубизна неба, студеная вода родников, разноцветный ковер цветов — все вызывало прилив вдохновения, заставляло трудиться без устали... Были недели, когда у Рахманинова каждый день рождался романс; об этом красноречиво говорят пометки, оставленные его рукой на нотных листах. «В душе у каждого из нас" на слова А. Коринфского посвящен Ф. И. Шаляпину — «5-го июня 1912. Ивановка...» «Муза», на слова А. Пушкина, посвящен RE. (М. С Шагинян.— Б. И.) — «6-е июня 1912 г. Ивановка»; «Буря», на слова А. С. Пушкина, посвящен Л. В. Собинову— «7-е июня 1912. Ивановка»; «Арион», на слова А. Пушкина, посвящен Л. В. Собинову— «8-е июня 1912 г. Ивановка»; «Ветер перелетный», на слова К. Бальмонта, посвящен Л. В. Собинову — «9-е июня 1912. Ивановка»; «Сей день я помню», на слова Ф. Тютчева, посвящен Л. В. Собинову — «10 июня 1912 г. Ивановка»; «Оброчник», на слова А. Фета, посвящен Ф. И. Шаляпину — «11 июня 1912. Ивановка...»

   Иногда за считанные часы рождалось несколько пьес. Только 12 сентября 1916 года Рахманинов написал в Ивановке романсы: «Ночью в саду у меня» на слова А. Исаакяна в переводе А. Блока, «Крысолов» на слова В. Брюсова, «К ней» на слова А. Белого...

   Обычно он вставал рано. Открывал окно в сад и слушал трепетную предрассветную тишину. В дневном шуме звуки растворяются, а ночью и утром слышен каждый, даже самый осторожный шорох... В зарослях сирени и жас мина скандалят проснувшиеся воробьи, с ржаного поля доносится перепелиное «подь-по лоть, подь-полоть»; за верхним садом поскрипывает колодезный журавель, где-то тяв кает дворовый пес... Ворвавшаяся в комнату утренняя свежесть бодрит. Для начала, может быть, сыграть «На тройке» П. И. Чайковского?. Сергей Васильевич очень любил эту пьесу и на протяжении многих лет включал ее в про грамму своих концертов; с ней были связаны счастливые воспоминания детства, когда он, 14 летний ученик пианиста Н. С. Зверева, испол нил «На тройке» перед самим Петром Ильичом Чайковским, который, растрогавшись проникновенной игрой юного музыканта, сердечно его расцеловал... Через два года, присутствуя в качестве почетного члена на экзаменационной комиссии в консерватории, Петр Ильич вновь отметил талантливую игру Сережи Рахманинова. Прослушав в его исполнении несколько пьес, он прибавил к выставленному экзаменаторами высшему баллу «5 с плюсом» еще три плюса.

   Произведения Чайковского Сергей Васильевич всегда играл с большим чувством, истинным наслаждением,— они были близки ему по духу. Многие из них Чайковский тоже написал в тамбовской глуши, в поместье Усово, принадлежавшем ученику и другу композитора Владимиру Степановичу Васильеву-Шиловскому.

   От Ивановки до Усова всего три-четыре часа езды на автомобиле... В имении Шиловских не было, как пишет Модест Ильич Чайковский, «особых красот, а просто заброшенная усадьба среди лесистой, приятной для прогулок местности». На несколько лет Усово затмило все остальные резиденции Петра Ильича и стало для него центром постоянного влечения: здесь Чайковский начинает писать оперу «Опричник», заканчивает Вторую симфонию, где во всю ширь раскрывается тема народа, инструментовал оперу «Кузнец Вакула», на рукописи партитуры которой пометил: «Кончена 21 августа 1874 г. Усово».

   После возвращения в 1873 году из Парижа в одном из писем к Н. Ф. Мекк композитор писал: «Я очутился совершенно один в прелестном оазисе степной местности. Не могу вам передать, до чего я блаженствовал эти две недели. Я находился в каком-то экзальтированноблаженном состоянии духа, бродя один днем по лесу, под вечер по неизмеримой степи, а ночью сидя у отворенного окна и прислушиваясь к торжественной тишине захолустья, изредка нарушаемой какими-то неопределенными ночными звуками. В эти две недели без всякого усилия, как будто движимый какой-то сверхъестественной силой, я написал начерно всю «Бурю».

   Удивительно ли, что много лет спустя, находясь вдали от Родины — в Америке, Сергей Васильевич Рахманинов с теплотой душевной вспоминал дорогие сердцу тамбовские места. Здесь так хорошо работалось. Изысканные, капризные завсегдатаи концертных залов рукоплескали «Колоколам», а ведь эта симфоническая поэма о человеческой жизни обдумывалась и ложилась на листы нотной бумаги в уютной, тихой комнате увитого хмелем флигеля, притаившегося в зелени ивановского парка, в его тенистых аллеях...

   С каким-то особым подъемом композитор создавал это произведение, и оно долгие годы оставалось его любимой вещью.

   Именно тогда, летом 1913 года, Сергей Васильевич писал М. С. Шагинян из Ивановки: «Я... вот уже два месяца целыми днями работаю. Когда работа делается совсем не по силам, сажусь в автомобиль и мчусь верст за пятьдесят отсюда на простор, на большую дорогу. Вдыхаю в себя воздух и благословляю свободу и голубые небеса. После такой воздушной ванны чувствую себя опять бодрее и крепче».

   Часто наезжал Рахманинов в соседнее поместье Знаменское, принадлежавшее прежде деду Сергея Васильевича, талантливому музыканту Аркадию Александровичу  Рахманинову; а иногда мчался в Козлов (ныне Мичуринск). Здесь тоже жили близкие. С Козловом была связана деятельность дальнего родственника Сергея Васильевича—Ивана Герасимовича Рахманинова, основавшего в конце XVIII века в пригороде — селе Казинка — типографию и напечатавшего здесь «Полное собрание всех доныне переведенных на российский язык и в печать изданных сочинений г. Вольтера». В казинской типографии увидели свет и другие произведения знаменитого французского философа, писателя и просветителя, чьим страстным поклонником был Иван Герасимович.

   Книгоиздательская деятельность Рахманинова пришлась не по душе козловскому городничему Сердюкову. Он донес в Тамбов наместнику Звереву, что типография основана не в городе, как было разрешено императрицей, а в селе Казинке. Донос дошел до Екатерины, которая незадолго перед этим подписала Указ о заключении в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет известного общественного деятеля, журналиста Николая Ивановича Новикова. Испуганная событиями французской революции, императрица искореняла малейшее свободомыслие. Известие о деятельности Рахманинова в глухом тамбовском селе разгневало «просвещенную государыню»; из Петербурга незамедлительно последовало распоряжение о закрытии типографии и конфискации всех изданных в ней книг. Иван Герасимович был отдан под суд, его ожидала участь Н. И. Новикова. Но, к счастью Рахманинова, судебное дело затянулось, а в 1797 году типография сгорела вместе со всеми книгами. К этому времени умерла и Екатерина; И. Г. Рахманинов был освобожден.

   В этих же местах выступал со своим знаменитым хором крепостных крестьян замечательный русский хоровой дирижер и композитор Юрий Николаевич Голицын. Хор был его детищем, его гордостью. «С этим хором,— писал в 1856 году обозреватель журнала «Русский вестник»,—в России соперничать могут немногие».

   Рахманинов много слышал о хоре Ю. Н. Голицына, но просуществовал хор недолго: он был распущен из-за материальных затруднений Ю. Н. Голицына.

   В дальнейшем Юрий Николаевич Голицын сблизился с Герценом в Лондоне; в знак дружбы с Герценом и Огаревым Голицын написал «Вальс Герцена» и «Кадриль Огарева». Для «Колокола» им была сочинена музыкальная фантазия «Освобождение» — по случаю отмены крепостного права в России.

   В тамбовском имении Голицына когда-то часто выступал среди друзей и близких знакомых его отец — известный русский виолончелист и поэт Николай Борисович Голицын, страстный поклонник творчества Людвига ван Бетховена, состоявший с ним в переписке. Великий немецкий композитор посвятил Николаю Борисовичу три струнных квартета и увертюру «Освящение дома».

   Благодаря Голицыну тамбовцы узнали и полюбили произведения Бетховена, они, как правило, включались в программы симфонических и камерных концертов Тамбовского отделения Русского музыкального общества; их с большой любовью исполнял хор и оркестр под руководством С. М. Старикова.

   Сергей Васильевич Рахманинов хорошо знал и этого замечательного пропагандиста музыкальной культуры, хотя, живя в Ивановке, он не любил надолго отрываться от работы, от творчества, поэтому Тамбов посещал редко... Зато, может быть, самое продолжительное посещение им этого города было связано с проверкой деятельности Старикова как директора музыкальных классов. Городское начальство было недовольно свободомыслием Старикова, обвиняло его в тяжких грехах. Русское музыкальное общество попросило Сергея Васильевича выяснить суть дела, и ему пришлось на несколько дней оставить Ивановку. Но он не ругал себя за это: поездка в Тамбов помогла защитить от кляузников Старикова, великолепного музыканта...

   ...Когда по командировке «Известий» мне предстояло поехать в Нью-Йорк для освещения работы юбилейной сессии ООН, я заглянул на день в Ивановку, взял горсть родной земли и веточку сирени из рахманиновского парка, чтобы положить их на могиле Сергея Васильевича... Русское кладбище, где покоится прах С. В. Рахманинова, находится недалеко от цитадели американских миллионеров. Но моему желанию не суждено было сбыться: к визе, выданной посольством США, была приложена бумажка, где значилось, что выезжать за пределы Нью-Йорка я не имею права... Предписание есть предписание, нарушать его нельзя. А поклониться Сергею Васильевичу было необходимо. И в первый свободный от заседаний в ООН день я отправился на 57-ю стрит, к концертному залу Карнеги-Холл. В 1891 году 5 мая на открытии этого храма искусств присутствовал и дирижировал в концерте Петр Ильич Чайковский. В стенах Карнеги-Холла много раз гремели овации в знак признательности публики за волшебную игру Рахманинова, которая раскрывала перед слушателями мятежную душу музыканта, заставляя все краски музыкальной палитры сверкать с необыкновенной силой и свежестью...

   По широкой лестнице поднимаюсь в вестибюль и оставляю здесь засушенную веточку сирени и пакетик с родной землей. Вечером долго брожу по берегу грязного, замусоренного Гудзона, по Риверсайд Драйв, где в доме № 33 жил с 1921 по 1945 год Рахманинов, а на следующий день иду в Центральный парк, куда наведывался иногда Сергей Васильевич. Он садился в укромном уголке на скамейку, кормил голубей и шустрых, почти ручных белок — их и сейчас здесь множество,— смотрел на деревья и, может быть, вспоминал, как вместе с молодой женой Натальей Александровной и горничной Машей ходил в Ивановке любоваться на девичий праздник — семик, дошедший из седой старины... Нарядные девушки «завивали березки», украшали их разноцветными лентами, венками из полевых цветов, пели песни:

   Пойдем, девочки, Завивать веночки! Завьем веночки, Завьем зеленые. Стой, мой веночек, Всю недельку зелен, А я, молодешенька, Увесь год веселешенька!

   Не могла утерпеть милая горничная Маша, чтобы не присоединиться к хороводу, и вот уже слышен ее голос:

   Вился клен с березою — Не развился. Ладу, ладу! Кому выйдется, Правда сбудется, Тому добро!..

   Мучительно тосковал Рахманинов по родине. Сознание совершенной им ошибки все больше угнетало его. Был свой дом в Нью-Йорке, были загородная дача, автомобиль, деньги. Но какой ценой все это доставалось!.. «Очень устал, и руки болят,— писал он Никите Семеновичу Морозову.— За последние 4 месяца дал около 75 концертов. Всякое лишнее движение рук меня утомляет, поэтому пишу тебе, диктуя». Об этом же он сообщает в другом письме: «Жизнь моя здесь (в США) проходит почти так, как ты себе ее представляешь, то есть изо дня в день концерты, а в промежутках упражняюсь на ф-п. Сейчас на праздниках (рождественских) этих концертов нет, но зато я должен делать рекорды для граммофонов и механических роялей, т. ч. на праздниках мое времяпрепровождение можно перефразировать так: делаю рекорды, а в промежутках упражняюсь на ф-п».

   С каждым месяцем, нет — с каждом днем все больше давала себя знать тоска по родине. В молодости без особого восторга относился композитор к творчеству Игоря Северянина, не любил его поэтических выкрутасов, хотя и написал несколько романсов на его слова — дань моде... А теперь не мог выбросить из головы стихов, прочитанных в одном из журналов:

   От гордого чувства чуть странного Бывает так грустно подчас, Россия построена заново, Другими, не нами, без нас... И вот мы остались без Родины.

   И вид наш и жалок и пуст, Как будто бы белой смородины Обглодан раскидистый куст.

   Хотелось встреч с русскими. Когда был в Нью-Йорке, шел в русский ресторан, расположенный рядом от Карнеги-Холла — посидеть за самоварчиком, отведать русских блюд, послушать родную речь. Счастье на чужбине доставляли встречи с Федором Ивановичем Шаляпиным. 

   — Федя, родной, спой что-нибудь российское,— просил своего друга Сергей Васильевич.

   И Федор Иванович пел — в какой раз! — любимую песню Рахманинова, широкую и раздольную, «Ах ты, Ванька».

   Прослушав «Ваньку», Сергей Васильевич просил Шаляпина спеть «Дубинушку» или «Вдоль по Питерской...»

   Друзьям было что вспомнить. Они познакомились в молодости и пронесли дружбу через многие годы. Разве можно было забыть жаркий июльский день 1898 года на подмосковной даче в Путятине. Именно в тот день состоялась свадьба Федора Ивановича Шаляпина — молодого певца Частной оперы Мамонтова — и балерины Иолы   Игнатьевны Торнаги.

   Сергей Васильевич Рахманинов и известный музыкальный критик С. Н. Кругликов были при венчании шаферами у Шаляпина. После венчания «устроили пир». Поздно вечером молодых отправили ночевать на сеновал, а рано утром, когда из-за леса только что выкатилось солнце, организовали у сеновала шумовой оркестр, которым   дирижировал   Сергей Васильевич...

   А может быть, Сергею Васильевичу вспомнился осенний вечер 1904 года на квартире у организатора знаменитых московских литературных «сред» писателя Николая Дмитриевича Телешова. Шаляпин позвонил по телефону:

   — Сережа! Возьми скорей лихача и скачи на «среду». Петь до смерти хочется. Будем петь всю ночь!

   Рахманинов не заставил себя ждать. Шаляпин действительно много пел и был прекрасен...

   Федору Шаляпину Рахманинов посвятил несколько романсов, некоторые из них написаны в Ивановке: «В душе у каждого из нас», «Ты знал его», «Воскрешение Лазаря»... На оригинале романса «Судьба» Сергей Васильевич написал: «Федору Ивановичу Шаляпину посвящает его искренний почитатель С. Рахманинов. 21 февраля 1900 г.».

   Встречи с Шаляпиным на чужбине для Рахманинова были целительной отдушиной. Радовался он встречам и с другими русскими артистами. В 1926 году в Америку приехала популярная исполнительница народных песен Н. Плевицкая, разлучившаяся, как и Рахманинов, с родной землей и тоскующая по ней. Сергей Васильевич слушал в ее исполнении русскую песню «Белилицы, румяницы вы мои» и был так -растроган, что специально написал аккомпанемент и попросил компанию «Виктор», как вспоминает двоюродная сестра Сергея Васильевича С. А. Сатина, сделать пластинку. Он соглашался даже сам выступить в роли аккомпаниатора, но пластинка не была оценена владельцами компании: они не захотели ее печатать, пробные экземпляры были даны только Сергею Васильевичу и самой Плевицкой...

   На чужбине Рахманинов особенно любил читать Толстого, Чехова. Как-то, просматривая газеты, Рахманинов увидел объявление, что в Нью-Йорке выступает с лекцией о творчестве Антона Павловича Чехова доктор И. Н. Альтшулер. Несмотря на летнюю жару, Сергей Васильевич приехал с дачи в город, чтобы повидаться с человеком, близко знавшим великого писателя...

   Известно, что еще в начале музыкальной деятельности Рахманинова сказал ему Чехов после одного из концертов:

   — Из вас выйдет большой музыкант.

   — Почему вы так думаете? — спросил Сергей Васильевич.

   — Я смотрел все время на ваше лицо за роялем...

   Сергей Васильевич часто вспоминал этот мимолетный разговор; он любил Чехова, не расставался с его книгами; под впечатлением пьесы Антона Павловича «Дядя Ваня» был написан романс «Мы отдохнем». Как и многие другие, этот романс был создан в Ивановке — в той далекой теперь Ивановке, из которой еще в 1909 году он писал одному из своих друзей: «А вот что не утешительно, так это то, что в Америку я все-таки еду (с концертными гастролями.— Б. И.). Черт бы ее побрал! До того не хочется...»

   В тяжелую годину войны с фашизмом мысли Сергея Васильевича все чаще и чаще обращались к далекой родине. Уже в трагические июньские дни 1941 года, когда фашистские полчища вторглись в пределы Советского Союза, Рахманинов твердо решил всеми мерами помогать России. Заключая контракт на концерты, Сергей Васильевич поставил условие, что каждый третий концерт будет оплачиваться особо: весь сбор пойдет в фонд помощи Советскому Союзу. Некоторые из знакомых пытались отговорить Рахманинова от этого «безумства»:

   — Да что для вас Россия! — убеждали они Сергея Васильевича.— Вы уже четверть века не живете там.

   — Эта помощь — дело моей совести. Я должен и непременно помогу стране, в которой родился, учился, которая живительными соками питает все мое творчество.

   Вечером 1 ноября 1941 года Рахманинов дал большой сольный концерт в Карнеги-Холл. В программах было написано, что весь денежный сбор передается для медицинской помощи Красной Армии.

   После концерта композитора обступили журналисты. Рахманинов не любил рекламной шумихи, нервничал — беспокоился, что газетчики исказят его мысли, скажут то, о чем он даже не мыслил. Но корреспонденту нью-йоркского музыкального журнала удалось взять интервью у Сергея Васильевича.

   На вопрос: «Что должно быть содержанием музыкального творчества?» — Рахманинов ответил: «В музыке должны найти отражение родина композитора, его любовь, вера, впечатлявшие его книги, любимые картины. Она должна быть продуктом всей суммы жизненного опыта композитора. Изучите шедевры любого великого музыканта, и вы найдете в них все аспекты его личности и окружающей среды... В моих собственных сочинениях я не делал сознательных усилий быть оригинальным, или романтиком, или национальным, или каким-либо еще. Я просто записывал на бумагу как можно естественнее ту музыку, которую слышал внутри себя. Я русский композитор, моя родина определила мой темперамент и мировоззрение. Моя музыка — детище моего темперамента, поэтому она — русская».

   Это было сказано в то время, когда на первых полосах американских газет крупными буквами сообщалось о победах фашистских войск на Восточном фронте, когда гитлеровские танковые и пехотные дивизии вплотную подошли к Москве... Рахманинов с гордостью подчеркивал, что он русский композитор, ни на минуту не сомневаясь в богатырской силе своего народа.

   19 ноября 1941 года Сергей Васильевич писал главе концертного бюро: «Имею удовольствие вместе с ним прислать чек на 3.920 долларов на имя Виктора Федюшина, генерального консула СССР (то есть подлежит выплате В. Федюшину)... Пожалуйста, объясните мистеру Федюшину, что я оставляю на его усмотрение, какого рода медикаменты и другое оборудование и товары должны быть куплены на эти деньги, но я был бы очень благодарен, если бы все купленные товары были переправлены в Россию в качестве подарка от меня. Это единственный путь, каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа моей родной земли за последние несколько месяцев».

   18 марта 1942 года генеральный консул СССР в Нью-Йорке сообщал Рахманинову:

   «Многоуважаемый Сергей Васильевич!

   Ваше пожертвование было использовано на приобретение рентгеновского оборудования... Мы будем рады, если Вы напишете от себя письмо, которое мы отправим вместе с Вашим пожертвованием по адресу ВОКСа...».

   С. В. Рахманинов написал:

   «От одного из русских посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу!

   Сергей Рахманинов,

25 марта 1942 года».

Тамбов — Москва.