Читатель и писатель. №№ 4 - 5 , 11 февраля 1928
...
БОРИС ПАСТЕРНАК
- В феврале 1926 года я узнал, что величайший немецкий поэт и мой любимейший учитель Райнер Мариа Рильки знает о моем существовании, и это дало мне повод написать ему, чем я ему обязан. В те же приблизительно дни мне попалась в руки «Поэма конца» Марины Цветаевой, лирическое произведение редкой глубины и силы, замечательнейшее со времени «Человека» Маяковского и есенинского «Пугачева». Оба эти факта обладали такой сосредоточенной силой, что без них я не довел бы работы над «Девятьсот пятым годом» до конца. Я обещал себе по окончании «Лейтенанта Шмидта» свидание с немецким поэтом, и это подстегивало и все время поддерживало меня. Однако, мечте не суждено было сбыться,- он скончался в декабре того же года, когда мне оставалось написать последнюю часть поэмы, и весьма вероятно, что на настроении ее последних страниц отразилась именно эта кончина. Тогда ближайшей моей заботой стало - рассказать об этом удивительном лирике и об особом мире, который, как у всякого настоящего поэта, составляют его произведения. Между тем под руками, и последовательности исполнения, задуманная статья превратилась у меня в автобиографические отрывки о том, как складывались мои представления об искусстве и в чем они коренятся. Этой работе, которую я посвящаю его памяти, я не придумал еще заглавия. Я ее еще не кончил. Размером в лист или полтора она явится в одном из весенних номеров «Звезды». Кроме того, у меня на очереди окончание «Спекторского», обещанного «Красной нови».
_____
Теперь о читателе. Я ничего не хочу от него и многого ему желаю. Высокомерный эгоизм, лежащий в основе писательского обращения к «аудитории», мне чужд и недоступен. По прирожденной золотой способности читатель сам всегда понимает, что в книге делается с вещами, людьми и самим автором. Вдалбливая ему наши выдумки о том, что мы именно сделали и как этого достигли, мы не просвещаем его, а обеспложиваем. Кроме того и из нас-то понимают толком, что делают, лишь те, которые делают очень мало и плохо,- основание для поучений довольно гнилое. Вызов к автору незаслуженно унижает читателя. Наши произведения должны и могут быть его личными сердечными событиями. Выводя читателя из неизвестности на скудный свет наших жалких самоистолкований, мы трехмерный мир автора, читателя и книги превращаем в плоскую иллюзию, никому не нужную. Вероятно я люблю читателя больше, чем могу сказать. Я замкнут и необщителен как он и в противоположность писателям переписки с ним не понимаю.
От редакции. Тов. Борис Пастернак, как это явствует из его обращения, занимает в отношении читателя позицию, несколько отличную от той, которой держится ряд других высказавшихся писателей. Редакция предоставляет тем не менее и его соображения вниманию товарищей - читателей, рассчитывая, что эти соображения имеют право на уважение, ибо они вполне искренни. Это не лишает, понятно, нас права думать по вопросу, затронутому в соображениях тов. Б. Пастернака иначе, чем он.
____________
Читатель и писатель. №41, 14 октября 1928 года.
Читатель и писатель. №44-45, 7 ноября 1928 года.