Лев Горнунг. Встреча за встречей. По дневниковым записям. Лит. обозрение.1990.№5.С.102-112.
К 100-летию со дня рождения Б. Л. Пастернака
Лев Горнунг
Встреча за встречей
По дневниковым записям*
______________
* Продиктовано Л. В. Горнунгом в 1982 г. на основе прежних разрозненных записей.
(отрывки)
До непосредственных встреч и близкого знакомства с Пастернаком я видел его несколько раз на Никитском бульваре в Доме печати (№ 8)1.
Это было еще в 1922 году.
По-видимому, он тогда только что женился и приходил уже с женой. Оба были очень молоды. Постоянно их окружали близкие друзья. Я слышал, как его называли просто Борисом, а ее Женечкой2. С детства я всегда отличался большой наблюдательностью, был замкнут и молчалив, всегда очень внимательно схватывал и запоминал все вплоть до деталей. Это свойство у меня осталось на всю жизнь, пока сохранялось зрение.
Время, о котором я говорю, было самое начало моего соприкосновения с современной поэзией. Этим я во многом обязан моему старшему брату Борису3, который направлял меня и многое в поэзии сам уже знал. От него я услышал и о первых двух книгах Бориса Леонидовича «Близнец в тучах» и «Поверх барьеров»4. Я еще плохо в них разбирался, это был слишком новый стиль в поэзии, к которому надо было привыкнуть и входить в него.
Держась в отдалении в Доме печати, я присматривался и прислушивался к Пастернаку и тем временем как-то привыкал к нему. Он был какой-то особенный, ни на кого не похожий, в разговоре сумбурный, сыпал метафорами, перескакивал с одного образа на другой, что-то бубнил, гудел и всегда улыбался. Помню, как сейчас, его сидящим на диване рядом с женой. Возле них свободные места никем не заняты, полукругом перед ними стоит молодежь, и Пастернак ведет разговор, шумно отвечает на вопросы. Сидящая рядом Женечка, с большой копной темных вьющихся волос, иногда участвует в разговоре и тоже улыбается.
<...>
С. 104.
1 февраля 1926.
Утром получил по почте от Павла Лукницкого пакет с есенинским материалом. Торопился на работу, взял пакет с собой. Вечером был у Пастернака.
Вместе читали присланные вырезки из газет и журналов, статьи Н. Тихонова, Б. Лавренева37 и письмо самого Лукницкого о последних днях Есенина. Пастернак очень заинтересовался этими материалами. Там удивительно много ценного. Говорили о том, как переслать вырезки Цветаевой. Пастернак хочет посоветоваться с профессором П. С. Коганом38 или еще с кем-нибудь. Борис Леонидович сказал мне: «Есенин так не дружески относился ко мне, что я не мог строить свое отношение к нему, не основываясь на этом». После этих слов, произнесенных в раздумье, Пастернак, вероятно, вспомнил свои последние столкновения с Есениным и продолжал: «И тем не менее смерть его поразила меня, чувствую какое-то оцепенение, будто у самого петля на шее». И добавил: «Вчера ко мне заходил Мандельштам. Говорили о Есенине. У него такое же чувство, как у Тихонова в этих вырезках».
<...>
19 февраля 1926.
Сегодня Борис Леонидович возвратил мне мой альбомчик в черном переплете47, куда он вписал четыре стихотворения из книги «Сестра моя жизнь», и «Темы и варьяции»48 . Вот эти стихи: «Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе...», «Весна, я с улицы, где тополь удивлен...», «Мчались звезды, в море мылись мысы...», «Мефистофель».
Пастернак попросил меня дать ему статьи Гумилева и сказал, что хочет писать о его поэзии в связи с нашими разговорами.
<...>
С. 105.
2 декабря 1929.
После службы пошел к Пастернаку. Узнал от него, что рукопись «Спекторского» послана в Ленгиз, но Медведев ответил оттуда, что есть какие-то затруднения с печатанием из-за редакционных неувязок70. Борис Леонидович смущен: «Переделывать невозможно...» Кроме того, он очень рассчитывал на получение гонорара.
Замечательно интересно говорить с Борисом Леонидовичем, и легко, и приятно, но разговор всегда до того импрессионистичен, что после трудно вспоминать подробности, если не записать их сразу.
Он сказал, между прочим, что когда после написания первых глав он перечитывал рукопись, то «Спекторский» представлялся ему как вещь с реальной фабулой. Но в процессе работы все осложнилось. Думая о конце поэмы, он предполагал, что все устроится, как нужно. «Сейчас же творится такое, что нельзя связать ничего». Он сказал далее, что в 13-м году он «ломал себя, переделывал всего и не думал, что все это окажется ни к чему». Он и теперь считал, что сможет связать конец «Спекторского» с задуманным планом, например, определить героя на службу и пр., но что это противоречит всему.
«Есть люди, пишущие радостно, но не все же. Для Гоголя всякое писание было трагедией. Я пишу только от несчастья. И так было всегда. Я понимаю, что если смотреть с точки зрения современных требований абсолютно трезво и рассудочно, то все мои писания — бред. Ранние вещи более понятны».
Пастернак сказал далее: «Я хотел бы надолго уйти от всего, если бы был обеспечен. Не стал бы печатать сейчас конец «Спекторского», дал бы ему отлежаться и переделал бы его. При втором издании «Из двух книг»71, перечитывая свои стихи в корректуре, я пришел от них в ужас. Футуризм отжил. Для меня живут только стихи, переделанные позднее. Маяковский и Асеев переменились, и я не могу оставаться самим собой. Впрочем, увидев стихи напечатанными, я успокоился.
Я не живу сейчас. Дома, когда ко мне приходят, я в ужасе, так как сам не чувствую себя дома, все временно. Убрал со стен многие произведения отца. Спокойнее только в гостях...».
Борис Леонидович рассказал, что к первому изданию книги стихов «Сестра моя жизнь» художник Конашевич72 нарисовал обложку из разных узорчиков. Когда Пастернак увидел ее, ему показалось, что обложка напоминает кружевное «dessous». «Ее стали бы сравнивать с женским названием книги, было бы иное восприятие. Теперь же, при четвертом издании книги, можно бы дать любую обложку. «Сестра» была бы видна сквозь всякие кружевные панталоны». Тогда же он побежал к издателю Гржебину73, обещал сам заплатить Конашевичу и умолял снять рисунок обложки.
Ко второму изданию книги стихов «Поверх барьеров» ему также показали обложку, где обе строки (автор и название книги) были переломлены пополам посреди слов. Пастернак упросил Гольцева74 сделать на синем фоне желтые буквы в прямую линию и даже не смотрел в корректуре и остался доволен обложкой. Он считает, что Конашевич зол на него за ту обложку к «Сестре».
Вспомнив о недавно состоявшемся в Доме ученых литературном юбилее Юрия Верховского75, Пастернак сказал, что жалеет, что не был на нем.
Мне надписал две книги «Из двух книг» и «Сестра моя жизнь».
14 апреля 1930.
Сергей Шервинский сообщил мне о самоубийстве Маяковского. Это меня поразило как громом, до такой степени это было неожиданно. Трудно было поверить.
После работы с Пречистенки, 32, я сразу пошел на Волхонку к Борису Леонидовичу.
Он совершенно убит случившимся. Говоря о Маяковском, вспомнил о разговоре о нем с Ахматовой.
Сказал, что уже пишет о Маяковском в газету76, вероятно, в «Известия». Рассказал, что видал Маяковского, лежащего в гробу в Союзе писателей. «Он лежит совсем молодой, красивый, двадцатидвухлетний».
(Между прочим, в первые годы нашего общения кажется в 1925—26 годах, у себя дома Пастернак раза два-три сказал мне: «Как вы мне напоминаете молодого Маяковского».)
<...>
С. 109.
ПРИМЕЧАНИЯ
Журнальный вариант; полный текст подготовлен к печати в издательстве «Советский писатель» для сборника «Б. Пастернак в воспоминаниях современников».
1. Дом печати — организованное в 1919 г. в Москве объединение литературных работников газет, журналов, редакторов издательств. В помещении Дома печати проходили литературные вечера и пр.
2. Евгения Владимировна Пастернак (урожд. Лурье; 1898 / 1899—1965) — художница, первая жена Пастернака (1921 —1931).
3. Борис Владимирович Горнунг (1899—1976) — филолог-русист.
4. Первые две книги стихов Пастернака — «Близнец в тучах» М., «Лирика», 1913 (на обложке и титульном листе 1914) и «Поверх барьеров» М., «Центрифуга», 1916 (на обложке и на титульном листе 1917); значительную часть стихотворений этих двух книг Пастернак никогда не переиздавал (а в начале 1920-х запрещал Н. Н. Вильмонту читать эти книги — см. Вильмонт Н. О Борисе Пастернаке: Воспоминания и мысли. М., 1989, с. 68), остальные стихотворения в коренным образом переработанном виде вошли в книгу 1929 года — «Поверх барьеров».
<...>
С. 111.
37. Очевидно, речь идет о статьях в «Красной газете» (Вечерний выпуск) 30 декабря 1925 г. Б. Лавренева «Казненный дегенератами» и 31 декабря Н. С. Тихонова «Из встреч с Есениным».
38. Петр Семенович Коган (1872—1932) — президент ГАХН, критик, историк литературы.
<...>
48. Третья и четвертая книги стихов Пастернака «Сестра моя жизнь: Лето 1917 года». (М., 1922) и «Темы и варьяции: Четвертая книга стихов». (Берлин, 1923).
48. 9 марта 1926 г. Пастернак писал И. Груздеву: «Недавно тут был вечер в пользу Волошина, без афиш, устроенный знакомыми для знакомых, миром Пречистенки и Арбата. Собрали 470 рублей» (Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1979 год. Л., 1981, с. 192).
<...>
С. 112.
70. Осложнения с печатанием «Спекторского» обсуждаются в письмах Пастернака к Павлу Николаевичу Медведеву (1891 —1938), заведующему литературно-художественным отделом Ленинградского отделения Госиздата в 1929—1930 годах (см.: Из истории советской литературы 1920—1930-х годов. Литературное наследство. Т.93, М., 1983). В конце концов Ленгиз возвратил Пастернаку рукопись, и «Спекторский», до этого публиковавшийся отдельными главами в журналах, был издан в 1931 г. отдельным изданием в Издательстве художественной литературы (ГИХЛ).
71. Имеется в виду второе издание «Две книги» (М.— Л., ГИЗ, 1930), в которое (как и в первое издание 1927 г.) вошли книги стихов Пастернака — «Сестра моя жизнь» и «Темы и вариации».
72. Конашевич Владимир Михайлович (1888—1963) — известный книжный иллюстратор.
73. Зиновий Исаевич Гржебин (1869—1929) — издатель, в издательстве которого вышли оба издания книги «Сестра моя жизнь» (М.. 1922 и Берлин, 1923).
74. Виктор Викторович Гольцев (1901—1955) — в это время редактор Госиздата, где в 1929 г. вышла книга Пастернака «Поверх барьеров».
75. Юрий Никандрович Верховский (1878—1956) — поэт, близкий к символистам.
76. Неизвестно, был ли такой текст написан.
<...>