РУССКАЯ МУЗЫКАЛЬНАЯ ГАЗЕТА.1910.№ 30 – 31.

Гр. Прокофьев. 

Певец интимных настроений.

(С. В. Рахманинов).

Опыт характеристики.

(Продолжение).

  Ор. 21 – Романсы. В этой серии Рахманинов идёт все вперед по пути к наиболее правдивому воспроизведению текста; так, в этом опусе уже все романсы лишены прелюдий, хотя заключения иногда имеются для большей законченности, большей определенности эмоционального содержания.

  «Судьба» слова Апухтина. Увы! великие произведения (5 – я симфония Бетховена), порождают нередко такие бездарные, такие грубо декоративные стихотворения, как Апухтинская «Судьба». В этой примитивности стихов, в этой quasi – глубокой мысли гибнет музыка Рахманинова, которому здесь даже изменила его чуткость: так, рассказ о том, что «есть же счастье на земле» … передан такой унылой музыкой, что делается просто обидно за счастье, а главное обидно за ложное толкование Бетховена, «судьба» которого, правда, неумолима, властна, но не трагична с начала и до конца. Вспомните, хотя бы, вторую тему I – й части симфонии или дивное Andante. Среди слабого в целом романса, однако, нужно отметить несколько прелестных штрихов и прежде всего эпизод, где «сердце бьется и стучит» … Здесь не механическое подражание сердцебиению, а именно музыкальное его воплощение. Великолепно и продолжение – «но вот идет она» …, где одновременно слышатся и тревога, и страсть, и нега долгожданного поцелуя. Успех, который имела «Судьба» у публики, мне думается, нужно отнести главным образом на долю исполнения её Шаляпиным, сумевшим и декоративное претворить в глубоко художественное – «Над свежей могилой», слова Надсона. Прекрасная музыка, дополняющая текст! Тоска одиночества передана глубоко правдиво; и боль, и скорбь по усопшей (или усопшему) вылились и в речитатив, мелодичном и характерном, и в тревожных септаккордах аккомпанемента, а заключение (хроматические, большие терции на педали) оставляет прямо жуткое впечатление! – «Сумерки», слова Гюйо. Многое не нравится мне в этом романсе и прежде всего его изломанная, манерная мелодика; есть в нем что – то больное, что – то тревожное, тогда как в тексте чувствуется покой и гармония человека с миллионами звездами, парящих над головой задумавшегося. – «Они отвечали», слова Гюго – Мея. Текст этого романса, построенный на почти неуловимой в пении разнице «Они» и «Оне», вряд ли возможно передать так поэтично, так ярко, как передал Рахманинов, но не лучше ли было оставить его в покое и перлы гармонической и мелодической красоты не тратить так расточительно на такую сомнительную поэзию. «Сирень», слова Бекетовой. Какая прелестная картинка! как прост аккомпанемент, как незатейлива мелодика, и при этом, сколько настроения, сколько искренности! Так и чувствуется весеннее, росистое утро, свежее, ясное, когда так легко дышится, так светло на душе, что скорбное сознание отсутствия счастья получает общий светлый оттенок и теряет свой трагизм. – «Из Мюссе» (Апухтин). Тревожная галлюцинация не характерно передана композитором, но заключение романса, начиная с возгласа «О, одиночество, о, нищета!», прекрасны в своей выразительности. «Здесь хорошо», слова Галиной, дарование которой сродни дарованию Рахманинова, т. е. по преимуществу лирическое, искреннее и простое. В этом романсе счастливо слились в одно целое музыка и текст, так что в результате – прелестное произведение, непосредственное и вместе с тем мастерски сделанное, особенно в смысле контрапунктическом. – «На смерть чижика», слова Жуковского. Слабый текст, слабая музыка. – «Мелодия», слова Надсона. Красивые гармонии, красивое звукоподражание ручейку, много мастерства (сопоставление двух тем, одна из которых идет на фортепиано, а другая – в голосе), но все это как – то не захватывает, не подчиняет себе. «Перед иконой», слова Голенищева – Кутузова. Прозаизмы текста повлекли за собой однообразие музыки, а вследствие этого романс скучноват. – «Я не пророк», слова Круглова. Этот символ веры поэта или композитора удивительно подходит к творчеству Рахманинова: «Я сердцу песней говорю, бужу в нём искру Божью». Да! так творчество Рахманинова при всем его мастерстве всегда обращается к сердцу, а не апеллирует к рассудку и не бьёт на эффект, хотя иногда, и в частности в этом романсе, очень эффектно. – «Как мне больно», слова Галиной. Несмотря на синкопированный вздох фортепианной партии в романсе нет той тоски, которой полно стихотворение. С точки зрения правдивости декламации текста романс очень интересен. Все более и более правдивость декламации текста увлекает композитора, оттесняя на второй план музыкальное воплощение господствующего настроения, что особенно ярко заметно в последней серии романсов (ор. 26). В разбираемом романсе композитор пользуется при основном размере 9/8 размерами 15/8, 12/8 и 6/8.

  Ор. 22. Вариации для фортепиано на тему Шопена (c – moll’ная прелюдия). Можно ли стеснять композитора в выборе темы для вариации? Конечно, нельзя, но ему всегда грозит опасность, что в самой теме сказано больше, чем во всех вариациях вместе. И Рахманинов оказался именно в таком положении: в его вариациях очень много прекрасного, но в лаконичной и глубокой прелюдии Шопена, ещё больше прекрасного. Кроме того, чуткий музыкант не имел права взглянуть на дивную поэму Шопена, как на удачный объект для вариации, и для этой цели святотатственно выкинуть из неё 4 такта! Богиня музыки отомстила за себя и вариации заинтересовали публику и специалистов меньше, чем должны были заинтересовать их. В таком же положении оказался когда – то Брамс, взявший для своих вариаций тему Шумана (Albumblatt fis – moll). Если же отрешиться от чувства обиды за жонглирование с бесконечно дорогим, любимым, то в вариациях нужно отметить массу мастерства и находчивости, не убивших, вернее до конца не убивших непосредственности. Ловко сработана первая вариация для правой руки и дополненная отрывками темы. Намеки на тему встречаются и в 3 – ей и в 4 – ой вариациях, а дальше они совсем теряются, появляясь иногда, то в виде похожего сочетания двух аккордов (красивая 13 – я вариация – траурный марш), то в виде двух – трех нот (12 – я или 9 –я вариация). Некоторые вариации автор считает возможным пропустить (10 – я, 12 – я, заключительное presto), да и вообще вариации эти он собирается переработать. Очень хороши 17 – я и 18 – я вариации, а 19 – я широкая, бодрая, просто великолепна, но в ней нет ничего общего с основным характером темы, а есть общее только в начертании иных аккордов. Кончаются вариации шаблонным мажором, который режет ухо при воспоминании о теме и её характере, но сам по себе очень ловко написан и отлично звучит.

Гр. Прокофьев.

(Продолжение следует).