"Смена" № 1266, Февраль 1980 г.

«Глубокое заложение»

Настоящий проходчик – не просто подземный рабочий. Землекоп в пропотелой брезентовой робе. Настоящий проходчик не обязательно силач. Время это прошло. Кануло, можно сказать, в вечность. А ему по молодости казалось, что у проходчика первый инструмент – лопата. Хватай больше, кидай дальше, пока Летит – отдыхай.

За семь лет военной службы много ему пришлось покопать разных грунтов. Поработал в сухопутных войсках, что тот дизельный трактор ЧТЗ. Полного профиля окопы рыл, эскарпы, контрэскарпы, противотанковые рвы, разумеется, индивидуальные ячейки бойца, пулеметные гнезда и так далее в том же духе. Для него это уже вроде и не работа была. Жизнь. Такой подход. Приехал он пассажирским поездом «шестьсот веселым» с Дальнего Востока в Москву в сорок шестом году, имея твердое намерение устроить себя и свою дальнейшую судьбу по станочной части на большом столичном заводе, выучиться на фрезеровщика или на электросварщика, – чем плохо? В мечтах четко видел себя солидным, женатым человеком, настоящим мастером, уважаемым в коллективе. Он, честно говоря, в проходчики не рвался, поэтому дядя Федор Яковлевич Шепелев, пухом ему земля, знатный был метростроевец, сердился, когда говорил, дымя «Беломором»:

– Никакого ты не имеешь, Илья, формального права нас не уважать.

И звал к себе на Метрострой, рисуя важность своей деятельности и необычность проходческой квалификации. Говорил, какие на Метрострое порядки, какие привилегии и как это уважаемо во всех отношениях – быть проходчиком.

Дядя говорил:

– На метро проходчик – мастер на все руки: он тебе и бетонщик, и плотник, а надо – и арматурщик, и такелажник, и машинист блокоукладчика... Все он!

Будешь руками, ногами, а главное дело, головой работать. На земле и под землей.

– Это вроде амфибии?

Дядя не ответил. Дядя был человеком самостоятельным, шуток не очень понимал, отличался молчаливостью, а временами лихой решительностью при тихой вроде бы мягкости характера.

– Значит, – сказал дядя, тяжело поднимаясь со стула и темной рабочей рукой поправляя край скатерти, – завт-рева пойдешь со мной в бригаду. Посмотрим, на что ты годный, старший сержант пехоты.

Отца он не помнит. Отец умер, когда ему три года исполнилось. Вместо отца был дядя, и его слова принял он как родительскую установку к действию, или – прямо сказать – как боевой приказ. Время послевоенное.

На следующий день рано утром «метром» приехали они вдвоем на «Таганскую-кольцевую». Поднялись наверх. Туман с Москвы-реки стлался по мокрому асфальту площади, троллейбус тихо позванивал проводами в стылой тишине. Была весна и полная неясность в жизненных ощущениях.

Демобилизованный сержант Илья Шепелев ежился в узкой шинельке и успокаивал себя, что настоящий завод никуда от него не уйдет, не денется, а на Метрострое, может, оно к лучшему, даже и полезно поработать для кругозора.

Он вспоминает свой первый день, и смешно ему, и грустно, и еще в некотором смысле торжественно. Но это надо объяснить, почему.

Дядина бригада работала на «Таганской-кольцевой», на глубоком заложении. Только проходческий щит установили. Как раз на нем он и постигал метростроевские азы. Затем, такое имеется в его судьбе совпадение, он вернулся сюда же, на Таганскую площадь, «работал» «Таганскую-радиальную» когда строили ЖКД – Ждановско-Краснопресненский диаметр, а как сдали «Кузнецкий мост», самую в его строительной биографии элегантную станцию, он снова здесь, на Таганке, заслуженный строитель республики, кавалер самых высших орденов, бригадир бригады проходчиков Илья Иванович Шепелев, «главный подрядчик в забое». Так его называют в своем СМУ.

Он девятнадцатого года рождения. В сентябре семьдесят девятого ему стукнуло ровно шестьдесят, возраст вполне приличный, но на пенсию он не собирается ни в коем случае. Он сдаст свою третью «Таганскую», уже видны контуры будущей станции, и перейдет на новый объект. Куда, он еще точно сказать не может.

Ему не дашь шестидесяти. Он знает, что выглядит моложе, это ему приятно, он улыбается белозубо и весело:

– Я для своих лет, верно, хорошо сохранился, потому, думаю, что люблю порядок. Машину надо смазывать, профилактику ей давать. Так и человек, земной житель. Надо быть в деле. Иначе разленишься и хватку потеряешь и выправку, кругом не то.

Он всегда в деле. У него простоев нет и быть не может, потому что время на метро дорого стоит, его надо беречь, и он это понял, если не с первого своего дня в проходчиках, то со второго. На Таганской площади. Как раз на ней.

Дядя Шепелев Федор Яковлевич был не в пример ему мужчина из себя крупный, шея, как у борца Поддубного, и кулак чугунный. Дядя в забое выглядел полковником, каска на нем сидела, как папаха, сразу видно – бригадир, и никаких сомнений в данном вопросе. Один взгляд, и все ясно.

Теперь уже трудно выяснить, по какому поводу, но в один из первых своих дней, намотавшись с непривычки будь здоров как, Илья Иванович сказал в перекур с некоторым даже ухарством, присущим молодости:

– В нашем деле, – сказал, – сила есть, ума не надо.

На что дядя возразил:

– Дело еще не твое. – И все. Он много говорить не обожал. Он порядок обожал.

Таганские станции все глубокого заложения, и геология здесь отнюдь не подарочная. Снизу известняк, сверху карбон. И кругом вода, водичка. Сверху течет, снизу сочится и со стен стекает бодрыми ручьями. Московская минеральная. Только что не газированная.

Бригада Шепелева-старшего работала на проходческом щите. Все говорили «щит, щит», а на самом деле щит этот оказался совсем даже не щитом, скорее здоровенной такой трубой, или, лучше сказать, стальным стаканом без дна.

Домкратами стакан этот отталкивался от бетонной облицовки тоннеля и вдавливался в мокрую породу. Проходчики говорили «ехал». И еще у них были странные слова: «лоб забоя», «штольня», а доску, в которую упирался домкрат, называли почему-то «мальчиком».

Работа была сложная. Тяжелая. В воде. В поту. Случалось, проходили за смену на том щите сантиметров по двадцать. Будто шилом ковыряли. И то спасибо. Голубой экспресс эти двадцать сантиметров за долю секунды проскакивает, пассажир моргнуть не успеет. Такая арифметика.

В бригаде звали его запросто Илюшей. Фотографии тех лет сохранились, стоит взглянуть: вот он весь перед вами в кирзовых армейских сапогах, в шинельке, галифе на нем японское, трофейное, а в глазах любопытство ко всему, что есть на белом свете интересного. Крепкий паренек, надежный. Кажется, только мигни краем глаза, он сорвется с места, чтоб помочь, чтоб рядом пойти, подсобить, выручить.

Вскоре оказалось, что у него, кроме здоровой розовощекости и бодрой ясноглазости, есть цепкость в работе: бывало, шел в забой, как в атаку, вперед и никаких антимоний, вкалывал вполне трудолюбиво. И дядя Федор Яковлевич был им доволен – приятно, что племянник артельный малый. Таких на метро любят. В бригаде, да еще в проходческой, надежность нужна во всем. Это прежде всего.

Ведь что такое бригада, если посмотреть серьезно? Бригада – это коллектив, по-старинному говоря, по-крестьянски – артель, где один за всех и все за одного. И вот завелся в бригаде лодырь, или шкурник, или нахал себе на уме, эта болезнь хуже возвратного тифа, и лечить ее надо весьма и даже очень незамедлительно. Иначе беда. Пропустишь время – пиши пропало, развалится все. Тут глядеть и глядеть нужно в оба.

Илюшу Шепелева сложности бригадирской деятельности интересовали постольку поскольку, а Илья Иванович Шепелев имеет в этом вопросе двадцатилетний опыт, он снимает каску: «Не один у меня волосик в бригадирстве поредел...» – вздыхает. Тут ведь такие проблемы понаворочены – двумя словами не обойдешься. Его весьма интересует чужой, так сказать, опыт, но и своим выстраданным, по крохам собранным, обмозгованным в каждой черточке он, пожалуйста, готов очень даже откровенно поделиться, понимая, что это важно и животрепещуще, может, вовсе не только для московского Метростроя, поскольку проходчик у нас весьма и весьма широкая специальность.

А если хотите, мы все проходчики! Только так. Мы все идем к своей цели, отвоевываем нервами, головой сантиметр за сантиметром, из которых потом сложатся метры и километры, и годы уйдут, чтоб мечта пронеслась голубым поездом с хорошей скоростью, с комфортом для пассажиров прямо к цели, которая должна быть правильно намечена.

Когда он едет в метро как обычный пассажир, за покупками там для семьи, просто так ли, в гости или в кинотеатр и поезд мчит его по тоннелям, которые он сам рубил со своими ребятами, ему хочется иногда, между прочим, чтоб помедленней шел поезд. Ведь столько труда вложено! Ведь, кажется, каждый тюбинг знаком, каждый болт. Присмотрись – узнаешь в черном окне, и время назад повернется. Хорошо бы так-то, а? Но это его личное дело, а пассажиру, который рядом и торопится, знать об этом совсем даже не обязательно. Обидно? В некотором смысле... Нет, пожалуй, почему ж обидно? Труд надо уважать, это аксиома такая, доказательств не требующая, но ставить другим на вид свои трудовые заслуги не стоит. Сделано – пользуйтесь, граждане. Катайтесь на здоровье туда-сюда. Это ж везде так: сначала идут проходчики, потом катят себе поезда, как будто всегда так было, и голос в динамике сверху советует: «Граждане пассажиры, уступайте места престарелым, инвалидам и пассажирам с детьми».

Итак, что же такое бригада проходчиков, подземных людей?

Компания друзей, работающих на Метрострое по тем или иным жизненным причинам? Или что другое неясное? Как сказать?

Бригадир выдерживает паузу.

Глаза его смотрят доверчиво и весело.

Он в шахтерской робе, в «шахтерке», из кармана торчат аккуратно сложенные одна к одной брезентовые рукавички, на ногах резиновые сапоги, заляпанные рыжей таганской глиной.

Так что ж такое бригада?

– Если вы серьезно, бригада – это есть сложный организм, – говорит он торжественно и для убедительности поднимает вверх указательный палец, задубелый в работе, давно похожий на стальной погнутый болт.

Он одним из первых на Метрострое стал внедрять у себя в бригаде подрядный метод. Ему этот метод пришелся по душе, но не с этого начались его бригадирские университеты, он к подряду шел своей дорожкой и во мнении отнюдь не сразу определился, так чтоб всецело «за». Илья Иванович любит, чтоб все было капитально, а с бухты-барахты он не любит: не его метод. Здесь он тоже некоторое время присматривался, прикидывал одно к другому, какие могут быть варианты.

Он садится удобней, нога на ногу, закуривает – так ему лучше беседовать – и начинает не спеша.

Все началось на строительстве Замоскворецкого радиуса. Прокладывали они тоннель под железной дорогой, точней сказать, под железнодорожными путями, было их там, дай бог памяти, тридцать три пары рельсов.

Проходку вели в песках на мелком заложении, шли щитом.

Качество заранее задавалось самое высокое, с минимальными деформациями, то есть чтоб просадки на поверхности ни-ни.

– Ошибись проходчик сантиметра на два, на три, тепловоз этого может не понять... Ответственность большая. Просядет полотно – крупные неприятности, не говоря об убытках.

Работали в три смены, тремя бригадами. При трехсменной работе если что – виновных в браке пойди найди, следствием только, а раз так, то есть элемент безответственности и уравниловки. И вот выступил он с инициативой создать одну, единую комплексную бригаду. В этом решении надо искать начало.

Их поддержали. Руководство СМУ нашло доводы Ильи Ивановича убедительными, и три бригады – шепелевская, исаевская и Кивлеца – три хорошие бригады объединились в одну комплексную, чтоб работать сообща, как один коллектив. Как один спаянный организм. Отныне менялись законы бригадной жизни. Во-первых, теперь уже споров за каждый сантиметр у бригадиров не было, суета кончилась, самое, между прочим, отвратительное, на мелочи втрое меньше времени стали тратить, и работа пошла на поток. Тут же и заработную плату завязали с коллективной ответственностью за общее дело. Сделал хорошо – получай больше. Ошибся, прогулял, подвел товарищей – к выплатному дню твоя вина получила наглядное денежное выражение. Воспитание рублем не единственный метод воспитания, но наглядный. Это было началом, первым пробным шагом к порядку.

Тогда, в Кожухове, Илья Иванович понял, что хорошие результаты получаются, когда в бригаде хозяйский подход к делу, когда нет ни возможностей, ни желания свалить свою работу на чужие плечи, когда ты сам хозяин, ты сам главный мастер, которому всецело доверяют и требуют от него настоящую работу, а не тяп-ляп, на живую нитку, как от какого-нибудь сезонника, на прорыв кинутого.

Между прочим, и совсем это не последний аспект: человеку надо создать на рабочем месте такие условия, чтоб он квалификацию мог показать. Чтоб он видел работу свою и гордился ею. И другие чтоб видели его работу и правильную давали оценку и уважали. Настоящий мастер любит, чтоб его похвалили. А что? Кому от этого хуже? Это тоже такая аксиома есть. А как же иначе?

Пройдут годы, прежде чем комплексная бригада заслуженного строителя Шепелева подпишет свой первый хоздоговор и возьмет подряд, но весь его опыт имел основную линию, которая логически вела к укреплению комплексности, к усилению ответственности каждого и всех и широкому пониманию бригадной задачи. Вот оно, общее дело. Мое и наше.

Он сооружал перегон «Площадь Ногина» – «Тургеневская», от «Улицы 1905 года» до «Беговой» работает его тоннель, еще раньше строил он «Спортивную», шел кессоном наверх к Ленинским горам, метромост строил, «Фрунзенскую», на Рижском радиусе трудился, но теперь с высоты прожитого кажется, что все это было началом, первой ступенькой в его бригадирском опыте. Первой и не самой трудной.

Работа проходчика, прямо-таки скажем, не диетическая. Живому человеку сподручнее на земле, а не под землей. Но уж если выбрал ты такую должность, то держи имя свое высоко.

Приходили к нему в бригаду богатыри, косая сажень в плечах. Гренадеры. Уходили, не выдерживали. Но бывало и иначе. Незаметный, тихий паренек становился проходчиком первой руки, входил в бригаду своим, родным человеком, и все это потому, что главное надо искать в том, какую ты себе даешь жизненную установку. Какие выходные данные. Ищешь, где полегче, или идешь проходчиком, чтоб следом за тобой открывались новые пути.

У Ильи Ивановича есть один любопытный пример. Старые, опытные его бригадники помнят, а молодым он все это так или иначе рассказывал.

Так вот, на Замоскворецком радиусе, когда шли они на мелком заложении, трасса будущего тоннеля проходила как раз под игрушечной фабрикой. Игрушки там выпускали для детей: заек, снегурочек разных, дедов-морозов, кукол... И здание фабрики было таким ненадежным, что решили все оборудование вывезти, поскольку стены могли рухнуть. Очень уж домушка неказистый. Им так и сказали: вы, дескать, за эту фабричонку не волнуйтесь, вкалывайте, как будто ее и нет, метро много важней: люди на транспорт полдня тратят. Наземный транспорт перегружен.

Но вот в один прекрасный день вырастает перед их комплексной бригадой плотный мужчина в шляпе и с рыжим портфелем, директор игрушечной фабрики. «Здрасьте, товарищи». «Здравствуйте, если не шутите».

Директор не спеша начинает рассказывать, какой у них на предприятии замечательный коллектив, какие работают умельцы, большие знатоки детской души, патриоты своего дела, много лет отдавшие благородному труду, и каким успехом пользуется наша советская мягкая игрушка далеко за пределами Родины. В Америке, например, или в Австралии, где наш дед-мороз – добрый подарок любому ребенку.

И так этот директор хорошо рассказывал, и так он много сил, видно было, вкладывал в свое дело, и так хорошо в нем разбирался, что произвел на шепелевских проходчиков вполне отличное впечатление. Ведь настоящий мастер другого мастера непременно поймет. Чем бы другой ни занимался. Тут уж не профессия роль играет, а квалификация.

Нет, они специальных обязательств не брали, и жарких обсуждений, как быть, что делать, у них в бригаде не было. И в стенгазету никто из них заметки по данному поводу не писал, без этого обошлись, они просто решили вести проходку с самыми минимальными, какие возможны, деформациями, стараясь работать свои метры так, как работали на той фабрике, разместившейся в неказистом, но удобном здании, о котором так беспокоился энергичный директор.

Короче, фабрика осталась цела, а он, бригадир Шепелев, вспоминает с удовольствием и любит рассказывать, как это важно – дать ребенку хорошую игрушку. Быть хорошим родителем тоже, между прочим, большое мастерство. А тот, кто считает, что семейные дела в бригаде бригадира не касаются, совершенно не прав. Человек хорошо трудится, когда у него прочный тыл: жена, семья, дети... При прочих равных Илья Иванович всегда отдает предпочтение хорошему семьянину. И вот интересно – ни разу не ошибся!

Опыт приходит не сразу. Бригадирский опыт – с годами. Бригадир – тот же капитан. Он на мостике стоит, и за ним – экипаж, бригада.

Надо знать свое дело, те же тюбинги, чтоб с первого взгляда увидеть, если что не так. Перекос, например.

Теперь, чтоб увидеть отклонение тюбингового кольца от проектных отметок, ему одного взгляда достаточно вполглаза. И никакого «мелкоскопа» не надо. Смотрим и видим.

Но ведь это умение не за месяц и не за квартал определилось. Сколько этих тюбингов прошло через его руки! Всякое было. На «Фрунзенской», помнится, вырвало у тюбинга ребро жесткости. Шестнадцать дней в больнице отлеживался. Лекарства пил.

А самый первый свой договор бригада подписала в семьдесят третьем году на сооружении пересадочного узла «Кузнецкий мост» – «Дзержинская».

Как-то возвращался Илья Иванович из «Детского мира» к себе на Халтуринскую улицу и вот шел по этому гулкому переходу.

Он шел в толпе, такой же, как все, выходной день был, не спешил, останавливался, смотрел по сторонам – как что – и вдруг заметил, что гладит рукой мраморную облицовку, качество проверяет, и сердце заныло от воспоминаний.

В первые месяцы на «Кузнецком мосту», – на будущей станции, еще только контуры ее означивались, – выполнялись капитальные горные работы. Когда есть фронт и механизмы на ходу, проходчики на заработки не жалуются. Но при бригадном подряде бригадир должен быть ко всему еще и экономистом. Ученым, бухгалтером и счетоводом. Большим экономом.

Илья Иванович перво-наперво как примерный ученик завел себе такую тетрадочку в клеенчатых корочках и в тетрадке той на клетчатых страничках подсчитал, что выполнять договор надо в целом, а не в частности. Пока идет выгодная работа, часть заработка хорошо было бы откладывать на потом, когда проходческие, капитальные работы кончатся и проходчики превратятся в штукатуров, такелажников, метлами начнут подметать готовую станцию, мыть мраморные полы. Что делать: такая специфика на Метрострое. Между прочим, очень полезная молодому человеку для познания жизни и понимания того факта, что нет деления на чистую и на грязную работу и всякую деятельность надо уважать. Это труд.

Был у Ильи Ивановича в бригаде один морячок, на подводных лодках ходил в Атлантику. Бравый парень, плечо крутое. Я, говорил, соленая душа, дай, дядя, шторм!

Пока проходка шла, старался морячок, а когда предложили в руки метлу брать, заупрямился:

– Я не подсобник... Тетю Феню зовите. У меня квалификация.

Ну ладно, раз такой разговор.

– Сиди, отдыхай, соленая душа, – сказал ему Илья Иванович. – Покурить хочешь, кури, а я за тебя подмету. Только дай вот ордена надену, чтоб квалификацию подтвердить.

Так вот, решил он, склонившись над своей тетрадкой, часть заработка оставлять на потом, на заключительный этап. На непредвиденные обстоятельства.

Бригаде такой план понравился. Но это не все. Затем предложили они ввести в бригаду монтажников, а то задерживали те проходчиков, и многие начали уже поговаривать, что подрядный метод не годится для Метростроя. Специфика работы, традиции... Опять же говорили: ну хорошо, введете вы монтажников в бригаду, монтажник сделал свое дело, а дальше свободен, будет баклуши бить.

– Не будет, – успокоил Илья Иванович тех, кто сомневался. – Если в бригаде работает и задача каждого в общую завязана, будет работать. Мы ему деятельность найдем.

Сказано – сделано. Ввели монтажников в бригаду. Сначала те в две, а потом в три смены начали работать, готовили фронт, значительно в заработке выиграли, и бригадир не заметил, чтоб били они баклуши. Когда в бригаде здоровый дух, никто не лентяйничает. Лодыря терпеть не станут. Да и сам он туда, где надо вкалывать, не пойдет. Он туда, где ля-ля-ля, двинет; языком, оно легче. Вот где лодырь.

Когда организация работ идет по плану, в бригаде каждый знает, что все в полном порядке, и причин для волнения нет.

Самое обидное в бригадном подряде, когда подводят снабженцы. Кажется, все должно быть предусмотрено заранее: и поставки лесоматериалов, и тюбингов, и болтов... А не получается!

Как-то в многотиражке «Метростроевец» увидел Илья Иванович фотографию. Девушка-диспетчер сидела за пультом и чистыми своими пальчиками красиво нажимала на кнопки, а внизу была подпись, из которой следовало, что эта миловидная девушка заменяет трех-четырех грузчиков, поскольку предприятие, где она трудится, перешло на новый метод погрузки болтов и гаек для тюбингов.

Ура и большое спасибо кибернетике. Прогресс?

Ясно – прогресс. Но прежде чем поздравлять с успехом, надо бы разобраться, в чем состоит новый метод.

Раньше грузили тюбинги на грузовик и везли потребителям. В каждом тюбинге лежали болты, шайбы, гайки... Все на месте. Затем стали грузить их навалом и скидывать на участке, на сырую землю, как на свалку. Освободились от трех-четырех грузчиков неквалифицированных. Но Илье Ивановичу приходится поднимать на-гора двух-трех хороших проходчиков и ставить их на комплектование гаек. Так в чем же получилась экономия? Зачем помещали фотографию девушки с маникюром и подпись радостную давали? Кого обманывали? Себя, получается.

Задачу нужно решать в целом, а не так вот – скорохватом, борзясь. Сбил, сколотил... Все это мешает бригадному подряду. К делу серьезно надо подходить.

Или вот еще наболевший вопрос о лесе, о досках. Откуда их возят, где берут, полная неясность! Пятьдесят процентов – береза, хотя любому проходчику известно, что в метростроении нельзя березу использовать, красавицу белую. Слаба она. Но вот получает бригада кубометры ненужных лесоматериалов, а потом выдает их на-гора – обратно, назад. Тратится электроэнергия, тратится время, и очень обидно, что впустую. Может быть, раньше и незаметно это было в общем объеме работ, а при бригадном подряде оно все на ладошке. Твои рублики на ветер летят, кровные. Почему проходчики должны за чужие ошибки отдуваться? Такая возникает мысль. И очень это здорово, что возникает, потому что бригадный подряд учит человека мыслить в широких пределах. Он уже не только сам за себя, он уже за всю бригаду думает, соображает, как лучше, потому что понимает себя неотделимой частью своего коллектива. Артели своей. Бригады. Да и государственную копейку надо беречь, как свою. А то нехорошо получается: мое – это мое, а наше – это не мое. Почему так? Такого деления быть не должно.

Только что бригада Шепелева сдала третью таганскую станцию. Новая станция называется «Марксистской» и связывает в единый транспортный узел все три таганские станции.

Это, конечно, совпадение, что он снова здесь. Просто совпадение, и все. А то тут один корреспондент написал, что врт, дескать, какая судьба интересная: где начинал, там и кончает...

Нет, он кончать не собирается. Это пусть кончает тот, у кого нервы слабые. Нервная система. А у него есть еще силы, и мысли кой-какие временами возникают, и главное – опыт значительный накоплен, из которого следует делать выводы.

Как-то начальник их участка инженер Алексей Алексеевич Лыхо сказал:

– Вам, Илья Иванович, между прочим, надо добавить к вашей фамилии почетную приставку и впредь именоваться Шепелев-Таганский!

Ну что ж, Таганский, так Таганский...

Уже вступила в строй новая станция, самый крупный узел на новом Калининском радиусе. И пошли поезда в Перово и Новогиреево, и москвичи уже привыкли к подземному вокзалу, который строил он, Илья Иванович, и его бригада строила.

Хотите верьте, хотите нет, но однажды ему приснился сон. Приснилось, что идет он по новой станции, облицованной красным мрамором. Сияют праздничные огни, под высокими сводами гулко отдаются его шаги, и на душе возникло чувство такое же, как тогда на «Кузнецком мосту», – праздничное, мраморное. Еще одна своя станция. А какая по счету, давно сбился.

Евгений Добровольский

Источник: smena-online.ru/stories/glubokoe-zalozhenie