Вл. Новиков. Отзвуки и гримасы.Пастернак в пародиях и эпиграммах. Лит. обозрение.1990.№3.С.105-112.
К 100-летию со дня рождения Б. Л. Пастернака
Вл. Новиков
Отзвуки и гримасы
Пастернак в пародиях и эпиграммах
(отрывки)
с. 105
Сегодня, когда мы заняты восстановлением многих некогда утраченных культурных традиций, впору вновь заняться внимательным и серьезным прочтением пародий и эпиграмм на русских классиков. Тем более что и круг самих классиков расширился: череда столетних юбилеев крупнейших поэтов и прозаиков двадцатого века постепенно обозначает этот процесс. Подчеркнем сразу: одинакового внимания от нас потребуют пародии тонкие и грубые, эпиграммы остроумные и плоские — ибо это все, пользуясь еще одним виноградовским выражением, «художественные показания», которые надлежит прежде всего беспристрастно выслушать.
Первые показания по нашему «делу» дают Николай Адуев и Арго (А. М. Гольденберг), часто выступавшие в соавторстве: помните, у Булгакова в «Роковых яйцах» упоминаются «куплеты, сочиненные поэтами Ардо и Аргуевым»? Адуев и Арго в 1922 году опубликовали в журнале «Россия» два пародийных цикла: «Серенький козлик» (№ 2) и «Как родился поэт (анкета)» (№ 3). В обеих подборках был представлен Пастернак (примечательно, что в обоих номерах журнала печатались и стихи самого поэта). О сереньком козлике Пастернак волею пародистов повествовал следующим образом:
Раскрой любые словари,
Копайся в них до одури!
Козлу старуха говорит:
Гуляй на свежем воздухе.
А он идет и быть грозе,
Не знает он в лесу дорог
Неотвратимый волчий зев —
Причина козьих судорог.
И грузный волк, грозя грызет
Без жалости, без милости.
Старуха собственной слезой
От горя подавилася.
Погиб на ранней он весне
Погиб от зверя злостного.
«В свирепом, как перо, огне» — Pardon... из Ломоносова.
А история рождения поэта выглядела так:
Когда я просовывал голову в жизнь,
Лиловой бумажкой лакмуса,
Я сдул рифмований законченных слизь
И стал ассонансами лакомиться.
Меня породила не попросту мать,
А выбросила в свет сестра моя —
Жизнь. И водворилась кромешная тьма
В сознаньи, свихнутом травмою.
И в самой горчайшей из горьких неволь
Живу и мучителен сплин тоски.
И выйду на волю и вновь головой —
В сплошной Пастернаковский синтаксис.
Пародии не назовешь виртуозными по исполнению, но они примечательны своим замыслом. Адуев и Арго взвалили на себя задачу непосильную: имитировать стилистику книги «Сестра моя — жизнь», книги, которая и сегодня, семь десятилетий спустя с момента ее создания, может служить красноречивейшим образцом неподдельности, творческой раскованности, ритмико-интонационного разнообразия. В этой книге нет ни инерционных стиховых ходов, ни бросающихся в глаза повторов, ни легко вычленяемых мотивов — словом, всего того, что становится обычно легкой добычей пародистов. Трудно подражать чужой свободе — отсюда и скованность: «козлик» звучит с отнюдь не пастернаковской монотонностью, а в более точной ритмически второй пародии не передана стремительность интонации, речевой «захлеб». «А выбросила в свет сестра моя...» — радикально трансформируют пародисты — вроде бы по-пастернаковски — амфибрахическую метрику, но выходит нечто труднопроизносимое, громоздкое.
И все-таки нельзя не воздать должное самой культурно-филологической насыщенности пародий. Их авторы ощущают как особый поэтический феномен «пастернаковский синтаксис», анализируют особенности рифмы, проводят параллель между экспрессивным метафоризмом Пастернака и образным строем Ломоносова, внедряя в текст пародии цитату из «Вечернего размышления о божием величестве при случае великого северного сияния»... Сатирики нигде не переходят на личность пародируемого автора, не «цепляются» за его отдельные строки и выражения, они комически осваивают мир Пастернака в целом. Пародии, напечатанные в «России», тесно смыкаются с контекстом культуры дореволюционной, с контекстом довольно «филологичной» по духу пародии начала века.
<...>
С. 106
С конца двадцатых годов имя Пастернака все чаще связывается пародистами и эпиграмматистами с именем Пушкина. Вот, к примеру, эпиграмма Сергея Городецкого, опубликованная 18 августа 1928 года в «Вечерней Москве»:
На пушкинистов
Замолкли днесь агиток пушки, но
Чистейшей лирики высказав,
Мы в Пастернаке видим Пушкина,
А в Пушкине — архивный шкаф.
В том же году в журнале «Бич» (№ 30) появился целый пародийный разворот «Деревня, где скучал Евгений...». Раздел «Поэты о деревне», написанный Эмилем Кротким, предварялся вводным стихотворением, завершавшимся словами:
Не сосчитать предположений!
Кто нарисует — кто и как?
«Деревню, где скучал Евгений»
И заскучает Пастернак?
После чего следовали пародии на Мандельштама, Инбер, Городецкого и, естественно, на Пастернака:
...И вот — в телеге, сын такси,
И вот — в колхоз, с утра.
О, путаный, как синтаксис,
Угрюмый русский тракт!
И знаю, что нелепо сам,
И факт — несходство душ.
И все ж, связавшись с эпосом,
Не скажешь, что — не дюж.
И знаю, с курса твердого
Собьюся: не таков,
Как барды плуга Фордова Асеев, Третьяков.
И, чувствую, что тех никак
Мне не покрыть (ну, как Связать вас, Форда т е х н и к а
И н е р в Пастернака?).
С. 107.
И все ж решил связаться я
С моднейшей злобой дня.
О, коллективизация, У каждого плетня!
«Деревенский» сюжет пародист накладывает на ритмику ряда стихотворений из «Сестры моей — жизни» («Дождь», «Не трогать», «Образец»), где встречаются, в частности, составные рифмы («свежевыкрашен» — «икр и щек», «Ногтю sapiens» — «за пояс»), роль которых в поэтической системе Пастернака все же не так велика, как это изображали пародисты. В пародии немало корявостей: и ударение «Пастернака» (в устах такого тонкого остроумца и стилизатора, как Эмиль Кроткий, весьма неожиданное), и ничем не оправданный назойливый повтор одного слова («связавшись», «связать», «связаться»). Довольно нарочито звучит в квазидеревенском контексте и буквально воспроизведенная в финале пародии пастернаковская строчка, взятая из стихотворения «Образец»:
Чтоб незнакомой мальвою
Вел, как слепца, меня,
Чтоб я тебя вымаливал
У каждого плетня.
Но главное — это тот мифический образ Пастернака, который уже выстроился в официально-литературном сознании и который слишком охотно рисовали сатирики, в том числе, к сожалению, и талантливые. Это эдакий аристократ, Онегин нашего времени, «лишний человек», оторванный от «почвы» горожанин, «сын такси» (само сочетание крайне фальшивое: заметим, что русский язык подобным конструкциям сопротивляется и по-своему берет Пастернака под защиту). Дескать, в деревне Пастернаку делать нечего, понять он здесь ничего не может, но, так же как другие, одержим «моднейшей злобой дня».
Вопреки пародийному прогнозу Пастернак, побывав в советской деревне, отнюдь не «заскучал». В 1958 году он рассказывал: «...В начале тридцатых годов было такое движение среди писателей — стали ездить по колхозам собирать материалы для книг о новой деревне. Я хотел быть со всеми и тоже отправился в такую поездку с мыслью написать книгу.
То, что я там увидел, нельзя выразить никакими словами. Это было такое нечеловеческое, невообразимое горе, такое страшное бедствие, что оно становилось уже как бы абстрактным, не укладываясь в границы сознания. Я заболел. Целый год не мог спать»1.
<...>
1Цит. по статье В. M. Борисова «Река, распахнутая настежь». – В кн.: Пастернак Б. Доктор Живаго. М., 1989, с. 411.
Ценную помощь в выявлении источников оказали автору статьи Ю. П. Ирошников и | М. Е. Штемлер.
См. статьи из раздела БОРИС ПАСТЕРНАК
Бройтман С.Н. Поэтика книги Пастернака "Сестра моя - жизнь". "МУХИ МУЧКАПСКОЙ ЧАЙНОЙ"(отрывки).
Бройтман С.Н. Поэтика книги Пастернака "Сестра моя - жизнь"(отрывок). "Мучкап".
Жолковский А. Книга книг Пастернака (К 75-летию «Сестры моей - жизни»).
И.Н. Тюкова ОСОБЕННОСТИ ...В ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ Б. ПАСТЕРНАКА (НА МАТЕРИАЛЕ КНИГИ «СЕСТРА МОЯ ...")
М.Л. Гаспаров, И.Ю. Подгаецкая. "Сестра моя - жизнь" Бориса Пастернака..."(отрывок). "Мучкап"
М.Л. Гаспаров, И.Ю. Подгаецкая. "Сестра моя - жизнь" Бориса Пастернака..."."Мухи мучкапской чайной"