Козлов Михаил Александрович

  После окончания учебы, перед государственными экзаменами, 20 июля 1941 года, когда уже месяц шла Великая Отечественная война, меня призвали в армию и направили во 2-е Киевское артиллерийское училище, которое к этому времени передислоцировалось из Киева на станцию Разбойщена под Саратовом.

  В декабре 1941 года наш курс был досрочно выпущен из училища. Шести отличникам учебы, в том числе и мне, было присвоено звание младший лейтенант (приказ командующего ПриВО № 0856 от 27.12.41 года). Из отдельных курсантов были сформированы расчеты артиллерийских орудий. Весь выпуск был направлен в распоряжение Архангельского военного округа.

  Я был назначен командиром огневого взвода во 2-й арт.дивизион 385-го гаубичного артиллерийского полка РВГК. Дивизион размещался в поселке Экономия близ Архангельска. В училище нас готовили для артиллерийских подразделений на механической тяге, а я оказался в полку конной артиллерии. Пришлось учиться обращению с лошадьми, уходу за ними, езде верхом на тренировках и в полевых поездках. Опыта езды на лошадях я не имел, и естественно первое время было трудно.

  Летом 1942 года полк был передислоцирован в город Онега и вместе с частями 263-й стрелковой дивизии готовился занять оборону побережья Белого моря. Часть нашего полка перевозилась морем на баржах с металлической палубой. Во время качки лошади скользили и падали.

  В ноябре 1942 года полк вошел в состав 22-й армии Калининского фронта и был переброшен в район г. Великие Луки, в последующем переподчинился 43-й армии, а 17.11.42 года был переброшен в помощь 3-й ударной армии, в составе которой участвовал в великолукской операции. Полк поддерживал боевые действия 357-й и 381-й стрелковых дивизий.

  Боевые действия в районе г. Великие Луки начались 28 ноября и развернулись на фронте 60 км. В ночь перед штурмом города нашу 5-ю батарею выдвинули на огневую позицию для ведения огня прямой наводкой. Промерзший каменисто-глинистый грунт не позволил до рассвета подготовить огневые позиции в полном объеме. Орудия оказались на виду у противника. Бои за город носили ожесточенный характер, враг усиленно сопротивлялся.

  Бои в городе Великие Луки были моим боевым крещением. В уличных боях орудийным расчетам приходилось перемещать 122-мм гаубицы без орудийной упряжки, подвозить боеприпасы на санках или скрепленных между собой лыжах, самим разведывать цели, вести огонь по ним и отбивать контратаки противника.

  Тактика ведения боя в городе осуществлялась методом штурмовых отрядов (стрелковый взвод, танк, орудие и саперы) или штурмовых групп. Нам, артиллеристам, часто приходилось вести огонь не только вдоль улицы, но и через нее, в упор. Перед тем как выкатить орудие для стрельбы прямой наводкой, велась тщательная разведка целей, тщательно выбирался маршрут выдвижения на огневую позицию. Командир орудия и наводчик получали задачу подавить сразу несколько целей. Огонь велся уколами по 2 — 3 снаряда на цель, а потом перемещение на новую огневую позицию.

  357-й стрелковой дивизии, которую поддерживал наш полк, достался самый сложный и трудный сектор города; он прикрывал главную цитадель вражеской обороны — крепость — с запада. Кроме того, враг не прекратил попыток деблокировать окруженный гарнизон атаками с северо-запада и юго-запада.

  Впервые мне представилась возможность увидеть так много вражеских трупов. Они валялись в полуразрушенных окопах и блиндажах, во дворах и на улицах, в уцелевших частях построек. Разрушенные здания, разорванные на куски орудия, пулеметы вперемешку с почерневшими трупами немецких солдат и офицеров представляли мрачную картину.

  Почти ежедневно с запада летели немецкие самолеты. Они сбрасывали сначала бомбы по нашим боевым порядкам, а потом с транспортных самолетов, следующих за бомбардировщиками, грузы в тюках в расположение своих войск — южнее крепости, между рекой и железной дорогой. Ввиду недостатка у наших войск зенитных средств ружейно-пулеметный огонь передовых подразделений был мало- эффективен против вражеской авиации.

  В одну из авиационных бомбардировок немецкой авиации бомбы падали в районе переднего края немецкой обороны города. Бомба попала в брошенный при отступлении немецкий офицерский блиндаж и не взорвалась. Солдат из стрелкового полка, выбежав из блиндажа, оказался в расположении средств тяги первого взвода нашей батареи и произнес примерно следующее: «Вот так история. Второй раз родился! Бомба попала в блиндаж и не взорвалась — воткнулась в земляной пол у стола, где мы сидели, угощаясь немецкими сигаретами».

  Солдат, продолжая рассказ, поведал, что на бомбе что-то было написано по-немецки. Слово «Гитлер» он якобы успел прочитать.

  — Хватит брехать-то. Успел прочитать. А в штаны не успел сделать? — полушутя, полусерьезно прокомментировал кто-то из артиллеристов. Солдат посмотрел, но ничего не ответил.

  Примерно через полчаса оказавшиеся неподалеку дивизионные или полковые саперы, осмотрев блиндаж и бомбу, установили, что ни часового механизма, ни головного взрывателя на бомбе нет. Взрыватель был вывернут, а на корпусе бомбы было написано «Гитлер капут». 

  Когда до меня дошла эта информация, я из любопытства, с разрешения командира батареи старшего лейтенанта Синицы, пошел в блиндаж. Тем более, что у орудия в это время не было снарядов.

  Действительно, бомба пробила крышу и воткнулась в пол. Над ней зияла дыра в крыше, и была пробита фанера на полу. А в блиндаже были двухъярусные нары на четыре человека и небольшой стол. На полу валялись бутылки из-под спиртного, консервные банки, окурки и мусор. К стенке была приколота фотография офицера и каких-то женщин в не совсем приличной позе. Воздух в блиндаже был пропитан запахом немецкой парфюмерии и сигаретным дымом. Было очевидно, что «жители» покинули свое жилище внезапно.

  Вскоре из района тылов дивизиона подошли две подводы с боеприпасами. Ящики с боеприпасами разнесли по орудиям, и батарея, открыв огонь по целям, стала продвигаться вместе с пехотой от дома к дому.

  В отчете штаба артиллерии 3-й ударной армии (ЦАМО, ф. штабарт 3 УдА,оп. 169020, д.28, л 1-4) говорилось: «Командир 5 батареи лейтенант Синица, как только были взяты первые кварталы города, смело вывел батарею на улицы города и продолжал огнем оказывать действенную помощь своей пехоте».

  Несколько иную позицию занимал командир стрелкового батальона, который поддерживала наша батарея.

  Во время одного из моих докладов об итогах боя на КП батальона он с раздражением сказал:

  — Зря вас, артиллеристов, называют богами войны. Боги умеют все. А вы не можете решить простейшую задачу: подавить огонь фашистов в крепости. Враг бьет из всех видов оружия нещадно. Голову поднять невозможно. Гибнет пехота.

  Командир батареи, едва сдерживая волнение, молчал. Но на его лице появились красные пятна, а на щеках периодически вздувались желваки.

  — Товарищ комбат! — начал я первый. — Позвольте заметить, что не артиллеристов называют богами войны, а артиллерию. Она бог войны. К тому же на Руси у православных был один бог, а не множество, как Вы соизволили высказаться.

  — Ну, ну. Молод еще меня учить. — завелся комбатальона. Тут не выдержал и мой командир батареи.

  — Товарищ майор! Прошу не оскорблять артиллерию. А на меня и моих офицеров прошу не кричать. Все три орудийных расчета (одно из орудий было выведено из строя осколками разорвавшего рядом вражеского снаряда) сделали все, что могли. Они не спали всю ночь, готовя новые позиции. Более полутора километров протащили орудие и снаряды на руках. Уничтожили несколько огневых точек врага. Результаты артиллерийского огня Вы видели сами в немецких окопах и на улицах города. Что касается потерь, то и артиллеристы не ограждены от неприятельских снарядов и, в батарее есть убитые и раненые.

  Командир батальона посмотрел на Синицу и на меня, подумал немного и сказал уже более спокойным голосом:

  — Добре! Работу я вашу действительно видел. Молодцы. Будем и дальше тесно взаимодействовать. Будем бить немца, штурмовать и брать с боем каждый дом, каждый сарай. Сегодня мы должны во что бы то ни стало добраться до крепости.

  Подобные стычки на фронте бывали. Они вызывались огромным напряжением нервной системы, бессонницей или, вернее, отсутствием времени на сон, хозяйственными и бытовыми неурядицами, ну и ожесточенным упорством врага.

  И вот в этих сложнейших условиях наши воины показывали образцы мужества и героизма, проявляли отвагу и самоотверженность.

  Достаточно сказать, что только в первый день штурма города Великие Луки силами 357-й СД было освобождено около тридцати кварталов, захвачено 150 лошадей ломовой породы, 60 автомашин, два танка, одно орудие, один шестиствольный миномет, мотоциклы и другое вооружение и имущество. К сожалению, захваченные лошади не годились в орудийные упряжки. Они были приучены ходить парой в повозках, а в первые дни отказывались есть сено и овес. Чем их кормили фрицы, никто не мог сказать. Поэтому лошади-тяжеловозы из-за невозможности использования были пристрелены и пошли на мясо. Мясо было отвратительным, хуже мяса наших погибших лошадей, но люди его ели.

  Штурм города продолжался. Наши войска все ближе и ближе продвигались к крепости. Катить орудие по улице, ведущей к крепости, стало опасно и даже невозможно.

  Мы договорились с командиром 1-го взвода лейтенантом Фесюном, что надо продвигать орудие не по улице, простреливаемой немцами из крепости, а дворами, и выходить на поперечные улицы. Я пошел с двумя солдатами на разведку. Слева и справа раздавались пулеметные и автоматные очереди. Четкой границы между противоборствующими сторонами провести было невозможно. Иногда было так, что наши штурмовые группы, проскочив улицу, вели бои внутри квартала, а улица простреливалась противником из соседнего квартала или удерживаемого врагом дома.

  Дворами мы подошли к одному разрушенному кирпичному зданию, около которого был просторный двор — место, удобное для постановки гаубицы для ведения огня. Обойдя двор, я подошел к улице, которая тянулась к крепости. Только выглянул из-за угла дома на улицу, полагая, что она освобождена нашей пехотой, как внезапно увидел около соседнего дома, метрах в тридцати, немецкого солдата с автоматом. Мгновенно сработало чувство самосохранения. Хорошо, что моя правая рука держала под бортом полушубка заряженный, но поставленный на предохранитель пистолет.

  Во время штурма города многие офицеры не носили оружие в кобуре. Вот и мне пригодился этот опыт. Я мгновенно вскинул оружие на чуть согнутую руку и выстрелил. Немец, вскрикнув, развел руки и упал на спину. Автомат его отскочил в сторону.

  Я возвратился за угол дома, где остались двое моих спутников, и через минуту, успокоившись, рассказал им о происшедшем. Мы подошли поближе к убитому, убедились, что он мертв, так как под ним уже было небольшое красное пятно крови. Кто был этот фриц, осталось неизвестным. Надо было захватить автомат. Поручить эту задачу своим подчиненным я не мог, поэтому приказал солдатам прикрыть меня и по-пластунски пополз к цели. Взяв автомат, ползком приблизился к зданию и, вскочив, укрылся за домом. Свист и щелчки пуль по кирпичу сопровождали меня. Автомат стал реликвией батареи, возился в передке орудия. Что с ним произошло после моего убытия в госпиталь, я не знаю.

  Этот случай надолго остался в памяти — убить врага вот так внезапно мне больше не пришлось.

  В один из дней штурма разведчик-наблюдатель батареи доложил командиру подразделения, что по улице от немцев к нашему орудию идет в полный рост женщина с ребенком, а за ней в лохмотьях мельтешат двое ребятишек.

  — Она, что — с ума сошла что-ли, — сказал командир батареи, — может ведь сама погибнуть и погубить ребятишек!

  — Надо ее как-то предупредить об опасности, — сказал я. — Как далеко она находится от нас?

  — Метров триста, — ответил разведчик Потанин. — Идет от крепости по улице, вдоль домов. Там наших пока еще нет. Иначе кто-нибудь предупредил бы ее.

  Я попросил Потанина дать мне возможность посмотреть на происходящее в стереотрубу.

  В это время из-за дома на мостовую выбежал наш солдат, схватил за руку женщину, и вместе с детьми они укрылись за кучей битого кирпича. Потом солдат взял под мышки обоих детей и бегом зигзагами, укрылся за домом. Затем вновь выбежал на улицу, взял у женщины ребенка и за рукав увлек ее туда же, где он спрятал детей.

  Не успели они укрыться, как на улице, недалеко от кучи мусора, полоснула очередь из пулемета и разорвались два снаряда. Вот так, рискуя собственной жизнью, советский солдат спас от верной гибели немецкую мать и ее детей.

  15 декабря 1942 года советское командование оповестило о том, что в 14.00 огонь прекращается и к немцам направляются наши парламентеры: старший лейтенант Шишкин М.Д. и лейтенант Смирнов И.В. Однако враг, несмотря на то, что парламентеры несли белый флаг, продолжал стрелять. Комендант гарнизона фон Засс отклонил переговоры и заявил, что гарнизон будет сражаться до последнего солдата. Не дало положительного эффекта и наше обращение к немецким военнослужащим по радио с призывом сдаться. Оставался один выход — продолжать штурм города и ликвидировать врага. Бои на внутреннем кольце окружения и внешнем фронте разгорелись с новой силой. Начался второй этап штурма города.

  С 18 по 23 декабря части 257-й, 357-й стрелковой дивизии и 8-го эстонского стрелкового корпуса методически вели огонь по противнику, выбивая его из кварталов города и отдельных строений. Так начался новый этап борьбы за город.

  Наш артдивизион в конце декабря был выведен в резерв, а потом переброшен в район Новосокольники на поддержку боевых действий, где рядом воевал первый дивизион со штабом полка. Враг продолжал подтягивать свежие силы, даже из Франции перебросил 331-ю и 708-го пехотные дивизии, охранный и мотоциклетный полки.

  К 12 января противнику ценою больших потерь удалось перерезать шоссе Новосокольники-Великие Луки, но большего он сделать не мог, силы врага иссякали. Последние дни доживал и гарнизон в г. Великие Луки.

  Начиная с 11 января, противник стал сдаваться в плен, а 15 января наши войска пошли на окончательный штурм крепости. Через двое суток утром 17 января крепость пала — гарнизон во главе с его начальником сдался в плен. Подполковник фон Засс, не дождавшийся помощи извне, вынужден был поднять руки.

  Великолукская операция притянула с других фронтов до десяти дивизий, лишив их возможности помочь Паулюсу под Сталинградом.

  25 января Верховный Главнокомандующий объявил воинам благодарность за успешное освобождение г. Великие Луки.

  Командир 357-й СД своим приказом N 084 от 28.12.42 г. наградил артиллеристов 2-го артдивизиона за мужество и героизм, проявленные в боевых действиях, орденами и медалями. Более половины награжденных представляли 5-ю батарею дивизиона. Я был награжден этим приказом орденом Красной Звезды, вручить который мне тогда не успели, и я получил его в Кремле после госпитального лечения.

  В районе Новосокольники в первой половине февраля шли позиционные бои. Враг контратаковал, а наши войска отбивали их, т.е. шли бои местного значения. Враг пытался только удержать за собой железную дорогу Новосокольники-Нарва.

  Начались мало запомнившиеся дни и ночи. В начале февраля командование 3-й Ударной армии решило активизировать события. Наш полк с 8 февраля перебрасывался на обеспечение боевых действий 26-й отдельной стрелковой бригады. Однако ее попытки продвинуться успеха не имели, и она была сменена частями 257-й стрелковой дивизии. Наш полк вел огневой бой по уничтожению важных объектов в обороне врага.

  В ночь с 15 на 16 февраля 1943 г. полк по приказу командующего Калининского фронта выводился из состава 3-й Ударной армии и направлялся в подчинение оперативной группы фронта под командованием генерала Герасимова, действующей к северу от г. Великие Луки. Марш протяженностью 80 км полк совершил в течение трех или четырех суток. Из этого марша мне запомнился один драматический случай, произошедший в одной из упряжек батареи.

  Орудие тянули всего две кадровые артиллерийские лошади под управлением ездового Савина Владимира Александровича, призванного из запаса. Был он плотного телосложения, большой физической силы, очень трудолюбивый и исполнительный. Страшно любил лошадей, подчеркивая этим свое крестьянское происхождение. Лошади, словно люди, его понимали. Он мог с ними часами разговаривать, ухаживать и кормить. Лошади в это время спокойно посапывали, мотали головой и пытались лизать лицо своего хозяина. Смотреть на эту идиллию со стороны доставляло огромное удовольствие.

  Так вот, когда под Новосокольниками в упряжке остались две коренные лошади, В.А. Савин отказался от обозных и верховых лошадей, считая, что они в упряжке создадут только помеху его подопечным.

  Марш в новый район проходил днем и ночью, с коротким отдыхом . Ночью, когда мороз сковывал дорожный снежный наст, лошади тянули неплохо, а днем, когда температура поднималась выше нулевой отметки, снежный настил на проселочных дорогах становился рыхлым, орудийные колеса с железными ободьями врезались в снег и упряжка останавливалась.

  Надо сказать, что в предыдущих боях полк потерял много (более половины) кадровых артиллерийских лошадей, обученных работе в артиллерийских упряжках, одну треть обозных и две трети верховых. В каждой упряжке в нашей батарее осталось по две-четыре лошади, и замены им или дополнения в упряжку не было.

  Двое суток лошади упряжки Савина добросовестно тянули орудие. Расчет оказывал им посильную помощь. Белая и серая коренные лошади и сам ездовой стали в эти дни нашими любимцами. К полудню третьего дня подседельная лошадь выбилась из сил и упала. Все попытки ездового и расчета поднять ее, поставить на ноги приносили лишь кратковременный успех. Лошадь дрожала, ноги подкашивались, и она снова валилась на бок. Слезы ручьем текли у нее из глаз. Плакал и ездовой. Правая лошадь, попив подогретой воды и пожевав сена, стала понемногу отходить. Подседельная лошадь продолжала лежать на соломе, подстеленной солдатами, взятой из недалеко стоящего стога. Савин сидел у головы лошади, непрерывно поглаживал ее, пытаясь помочь животному что-нибудь съесть и попить. Но все его просьбы оставались безответными. Самая любимая лошадь ездового несколько раз пыталась поднять голову, но больше ничего сделать не могла. Слезы продолжали катиться из глаз. Савин разжег рядом костер, накрыл лошадь попоной и всхлипывая продолжал с ней разговаривать, как с человеком. Но все было напрасно. Лошадь отдала все свои силы ради победы и умерла.

  Савин вернулся в батарею через сутки, похоронив лошадь, как близкого друга, и просил назначить его на любую должность, кроме ездового. Орудие притянул попутный «Студебеккер», а передок доставили обозные лошади.

  На новом оперативном направлении полк поддерживал боевые действия 6-го Сталинского добровольческого стрелкового корпуса с 23 февраля по 22 апреля 1943 г. Корпус, который входил в состав 22-й армии, формировался в Сибири и состоял исключительно из сибиряков, кузбассцев и прибайкальцев.

  Высокий моральный дух, необычайная стойкость, выносливость — вот некоторые черты, которые отличали воинов-сибиряков от солдат из других республик. Неувядаема слава подвига воина этого корпуса Александра Матросова, закрывшего своим телом амбразуру ДЗОТа. Его имя присвоено полку, в котором он служил, а его фамилия и имя ежедневно произносятся на вечерней поверке в 1-й роте полка.

  Пребывание полка и батареи в полосе корпуса было связано с тяжелыми впечатлениями и переживаниями. Первым делом — отвратительное снабжение продовольствием, а вообще говоря, отсутствие такого снабжения. Батареи полка по несколько суток не получали горячей пищи. Питались, что называется, подножным кормом. Перебои с питанием были и раньше, но с тем, чтобы целая часть ничего не получала, я столкнулся впервые.

  Иногда нас выручало мясо убитых лошадей. Знатоки говорили, что лучшими вкусовыми качествами отличалось мясо обозных и верховых лошадей, а потом уже артиллерийских. Могу сказать, что чем тяжелее труд лошади, тем больше пены при варке мяса, тем сильнее запах пота. Солдаты, особенно из районов средней Волги, хорошо знали, какие части лошади наиболее пригодны для питания, как дольше хранить куски мяса и как вкуснее приготовить. Опыт фронтовой жизни научил и этому.

  Старшина батареи Скуматов старался не показываться в орудийных расчетах. Хотя чем он был виноват? Он брал двух — трех солдат и на лошадях ехали, искали в поле вскрытые бурты с остатками овощей, собирали мерзлую картошку, свеклу, редьку. Находили и необмолотые стога злаковых культур, привозили в батарею снопы с рожью, ячменем и реже с пшеницей. У населения близлежащих деревень нечего было купить, крестьяне сами голодали. Несмотря на такое трагическое положение, мародерства со стороны военнослужащих не было. 

  Солдаты и офицеры научились поджаривать зерна из обмолоченных снопов, делать из замороженных овощей крахмал и строганину. Появились сковородки, противни или листы жести. Зерна варили и целыми, получались каша или суп.

  Научились давить зерна молотком и даже мастерить ручные мельницы и получать муку. Из этой муки пекли лепешки.

  Мы, командиры, старались убедить личный состав, что эти перебои — временное явление, что страна сейчас переживает наитруднейшее время. Украина была прифронтовой и фронтовой зоной, многие другие хлебосеющие районы испытывали недостаток рабочих рук, сельхозтехники, транспорта. Поэтому надо было терпеть, не снижать боевого духа, бойцы понимали это, и негативных настроений не было, но тыловиков часто поминали недобрым словом.

  Корпус начал боевые действия на новом направлении 23 февраля. Но, как мне показалось, без продолжительной и интенсивной подготовки и без авиационной поддержки. Может быть, поэтому продвижение частей корпуса было незначительным, а задача перерезать железную дорогу Дно-Новосокольники осталась невыполненной. Наши войска перешли к длительной позиционной борьбе, когда отдельные атаки успеха не приносили. Обе стороны только несли огромные потери в людях.

  К началу марта мы получили распоряжение из штаба дивизиона сменить боевой порядок батареи. Огневая позиция перемещалась вперед всего чуть более километра, но зато в более неудобный для расположения район. Это был заболоченный лес; окопов для орудий, средств тяги и личного состава отрыть было невозможно из-за близости грунтовых и подснежных вод. Поэтому расчеты ограничились расчисткой площадок для орудий. Сделали из бревен сруб, обложили его грунтом, создали таким образом бруствер. Для упора сошника гаубицы нам пришлось вбивать толстые бревна в виде анкеров.

  Место для старшего на батарее было временно оборудовано в палатке, натянутой между соснами в лесу, недалеко от опушки, чтобы были видны орудия на ОП. Лошади с передками и кухня с хозяйственной атрибутикой были расположены в глубине густого леса, без каких-либо инженерных сооружений и укрытий.

  Я дважды докладывал командиру батареи о том, что район огневых позиций плохой и не обеспечивает надежную защиту лошадей, людей и техники. Но тут командир батареи сильно простудился, и полковой врач уложил его в лазарет. Несколько дней мне пришлось 

выполнять обязанности комбата. Правда, выполнять огневые задачи мне довелось лишь дважды.

  В один из дней я наблюдал оборону противника, разведывал возможные новые цели, обменивался информацией с командиром взвода управления сержантом Серегиным. Зазвонил полевой телефон, и телефонист передал:

  — Товарищ младший лейтенант, вас 01 вызывает.

  Я подумал, как приветствовать командира дивизиона: «Здравия желаю» или «Добрый день». Решил по последнему варианту, чтобы меньше привлекать возможных «слухачей».

  — Добрый день, товарищ 01. 05 вас слушает, — ответил я.

  — Товарищ 05, в районе вашего первого ориентира появился заманчивый объект, вроде бы с такими же вещицами, как у вас. Вы не наблюдали каких-либо инженерных работ там ?

  — Сегодня я видел там движение одиночных военнослужащих. Другого примечательного ничего не заметил.

  — Поручите внимательно следить за этой безымянной высоткой. А как идут дела у вас? Испытываете какие-либо трудности?

  - Пока все идет нормально. Трудности, возможно, будут тогда, когда карусель начнется. Хлеба нам еще не подвезли, работать нечем. Скучаем от безделья.

  - Не плачь. У нас положение не самое худшее. Вы все-таки попробуйте с десяток буханок бросить в тот район, что мы с вами обсуждали.

  — Товарищ 01, да у меня буханок-то осталось с гулькин нос. Если я и эти кину на объект, то совсем голодными будем сидеть.

  — Ладно, ты пришли кого-нибудь, я распоряжусь отпустить тебе буханок и с лихвой возмещу расход. О результатах работы вечером донеси. Желаю удачи.

  - Все будет сделано. Вот только квартира у нас плохая. Надо было бы поменять ее.

  — Ладно, посмотрим, а с этим делом не мешкай. Пока там шевелятся, ваше приветствие будет им в самый раз, — завершил со мной разговор командир дивизиона капитан Фартушной Никита Борисович.

  После разговора мы с Серегиным внимательно изучили объект и установили, что это организуется работа на наблюдательном пункте. Оставалось еще около трех часов светлого времени, и я решил подавить огнем деятельность наблюдательного пункта, а может, и уничтожить его. 

  Вечером в донесении я указал о результатах работы и уничтожении наблюдательного пункта. Командир дивизиона сдержал свое обещание и выдал нам восемьдесят выстрелов, что позволило выполнить еще ряд огневых задач. Комбат Синица прибыл из лазарета утром на четвертые сутки, но еще с температурой и слабый. Врачи ему разрешили только тепло и лежание в землянке, исключить нахождение на сквозняках. Докладывая Фартушному о сдаче своих ВРИО командира батареи, я напомнил ему о смене района ОП. Пообещал еще раз со штабом дивизиона изучить этот вопрос.

  На следующий день штаб дивизиона поставил задачу подавить минометную батарею противника. Не успел я после стрельбы записать в журнал номер цели и исходные данные, как недалеко от огневой позиции разорвались несколько снарядов крупного калибра. В небе летала «Рама» — двухфезюляжный немецкий самолет, наверное корректировщик.

  Не успел телефонист, сидевший рядом со мной в палатке, передать на НП, что фриц здорово бьет дальнобойными по нашему району, как в этот момент очередной снаряд ударил под основание дерева, за которое была привязана палатка старшего офицера по батарее, т.е. моя, где, кроме меня и телефониста, находился радист с рацией. Я крикнул своим подчиненным: «Ложись!» и сам лег на спину.

  От разрыва снаряда палатка свалилась на нас. Наступили мгновения молчания и неподвижности. Видимо, в первые секунды нас всех троих оглушило.

  Вдруг я почувствовал режущую боль в правой руке и в правом колене. Какой-то неестественный вздох послышался из угла палатки, где был радист. Телефонист стонал. Он что-то говорил, но среди грохота разрывов новой серии я ничего не мог понять. К тому же дерево упало на палатку и разделило нас.

  Первым, кто прибежал к палатке и приподнял ее, был командир орудия сержант Сорокин, затем прибежал и лейтенант Фесюн. Они видели, как взрывом снаряда веревки палатки были порваны, а бревна, которые прижимали палатку внизу, сместились вместе с замершим снегом и дерном.

  Фесюну и Сорокину и еще кому-то прибежавшему к месту трагедии удалось вытащить меня и телефониста из-под дерева и оставшихся клочков палатки. Радист, получивший ранение в голову, был уже мертв. Услышанный мною после взрыва его вздох был последним в его жизни. Радиостанция лежала на боку, изрешеченная осколками. Телефонист, с бледным лицом, держался левой рукой — за живот, а правой за ногу выше колена. Неуверенным голосом доложил, что ранен и, очевидно, тяжело.

  Когда меня вытащили из бывшей палатки, я попытался встать на ноги, но почувствовал, как горячая кровь из области колена течет в валенок. Правый рукав полушубка разорван, из него торчат куски ваты от ватника и видна кровь. Я попросил Сорокина снять с меня полушубок и вытащить руку из рукава ватника, попытаться остановить кровь. Фесюну поручил восстановить связь с командиром батареи, доложить сложившуюся обстановку на ОП.

  Тяжело раненного телефониста уже понесли к месту расположения средств части, где был санинструктор. До тылов было метров сто. Противник повторил налет. Снаряды рвались кругом. Трудно было определить, где центр разрывов. Пришлось залечь в снег между толстыми деревьями. Только что кончился обстрел, к палатке прибежали и санинструктор, и солдат с носилками.

  — Товарищ младший лейтенант, — сказал санинструктор, — давайте ложитесь на носилки. Мы быстрее доберемся до теплой хозяйственной палатки. Она еще, кажется, стоит на месте. Телефониста уже унесли туда.

  Санинструктор Усов Павел Васильевич перевязал мне ногу, сказав, что ранение здесь касательное в мягкие ткани. С рукой сложнее. Ранение было слепое, осколочное. Осколок перебил кость ниже локтя и застрял. Усов наложил только повязку.

  Это было утро 9 марта 1943 г. Вести подводу в полковой медпункт вместе с Усовым взялся мой бывший коновод Крутиков. Началась эвакуация от деревни Бол. Хочут через города Торопец, Калинин и Москву в Горький, в госпиталь N 2811. Там я узнал, что меня наградили орденом Красной Звезды (приказ командира 357-й СД), а Командующий 22-й армии присвоил очередное воинское звание лейтенант. Детали я выяснил позже, в кадровых органах на Софийской набережной в Москве, после излечения в госпитале.

  26 мая из госпиталя убыл в Москву к кадровикам. В ГУКе мне поправили звание в удостоверении и сказали, что орден Красной Звезды я получу в Кремле, вручать будет тов. Гречуха. Орден вручали в Свердловском зале.

  В июне 1943 г. я был назначен слушателем курсов командиров батарей при 1-й запасной артиллерийской бригаде. Вместо двух месяцев я учился только месяц, курсы расформировали, и меня снова направили в распоряжение кадров артиллерии, в Москву. Примерно через неделю со мной провели беседу и предложили ехать в Хабаровск, 

воспитателем в Суворовское училище. Я отказался и попросил направить меня на фронт. После беседы с кадровиком на следующий день я был направлен в распоряжение начальника учебного центра самоходной артиллерии и назначен командиром батареи в 1545-й тяжелый самоходный артиллерийский полк, с которым убыл на Брянский фронт в состав 4-й танковой армии.

  В феврале 1944 г. полк был отправлен на переформирование и в марте получил наименование 376-й гвардейский тяжелый самоходный артиллерийский полк, а я был назначен помощником начальника штаба полка по разведке. В апреле 1944 года полк был передан в состав 5-й гв. ТА и участвовал в боях по освобождению Молдавии, Румынии, Белоруссии и Прибалтики. В декабре 1944 г. я был назначен заместителем начальника штаба полка, а в феврале 1945 г. — начальником штаба полка. Шла Восточно-Прусская операция.

  В июне 1945 г. полк был передислоцирован из Польши через границу в г. Брест, а затем в г. Слоним и передан в состав 8-й механизированной дивизии в качестве самоходного батальона 95-го гв. тяжелого танкосамоходного батальона этой дивизии. Я приказом командующего 5-й гв. ТА N 0212 от 23.8.45 г. был утвержден в должности начальника штаба батальона.

  С сентября 1946 г. по апрель 1951 г. учился на командном факультете Высшей ордена Ленина академии бронетанковых войск. В мае 1951 г. приказом начальника Генерального штаба был назначен начальником разведки 21-й механизированной дивизии 8-й гв. армии 

гсвг.

  В марте 1954 г. приказом Министра обороны N 01392 был зачислен адъюнктом Военной академии БТ и MB. В феврале 1957 г., в связи с сокращением адъюнктуры, был направлен в ГСВГ и назначен на должность начальника 52-го гв. танкового полка 6-й гв. танковой дивизии.

  В мае 1958 года полк был передан в состав 7-й гв. танковой дивизии, в сентябре 1958 года я был назначен командиром этого полка, а в декабре 1960 г. — начальником штаба 7-й гвардейской танковой дивизии 18-й армии, впоследствии 1-й гв. ТА.

  В 1963 г. приказом Министра обороны N 0834 от 1.11.63 г. назначен на должность старшего офицера-оператора оперативного управления Главного оперативного управления. В Генеральном штабе проходил службу в должностях начальника группы, заместителя и начальника направления ГОУ.

  В ноябре 1973 г. назначен на должность генерала для особых поручений начальника Генерального штаба, а в ноябре 1976 г. переведен по состоянию здоровья Главным военным цензором Генерального штаба.

  В феврале 1986 г. вышел на пенсию, в отставку, в звании генерал-лейтенант.

  В период войны получил опыт управления подразделениями полка в бою. За мужество и отвагу награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, Александра Невского.

  В мирное время награжден еще тремя орденами Красной Звезды, орденами «За службу Родине» III степени, Отечественной войны I степени, Красного Знамени НРБ и семнадцатью отечественными и иностранными медалями.

  Член ВЛКСМ с 1940 г., член КПСС с 1944 г.

  Воинские звания:

  — младший лейтенант — ком. Приво № 0856 от 27.12.41г.

  — лейтенант — ком. 22-й армии № 0152 от 0152 от 23.3.43 г.

  — ст. лейтенант — ком. 4 ТА № 0118 от 5.10.43 г.

  — капитан — ком. БТ и MB КА № 0291 от 20.6.44 г.

  — майор — ком. БТ и MB СА № 0385 от 30.4.49 г.

  — подполковник — нач. Генштаба № 0791 от 23.12.52 г.

  — полковник — МО № 01615 от 5.9.59 г.

  — генерал-майор — Пост. СМ № 297 от 20.5.71 г.

  — генерал-лейтенант — Пост. СМ № 172 от 16.2.79 г. Номера орденов и медалей и дата награждения:

  а) за боевые заслуги и отличия:

  — орден Красной Звезды N 182159 28.12.1942 г. Удостоверение № 109198 от   4.6.1943 г.

  — орден Отечественной войны 2 ст. № 208409 28.5.1944 г.

  — орден Александра Невского № 22630 21.2. 1945 г.

  — медаль «За победу над Германией» 25.09.1945 г.

  — медаль «За взятие Кенигсберга» Указ 9.6. 1945 г.

  б) за выслугу лет:

  — медаль «За боевые заслуги» 1952 г. Удостоверение № 109198 от 4.6.1943 г.

  — орден Красной Звезды № 3457145 1956 г.

  — медаль «За безупречную службу» I ст. 1962 г. Приказ МО № 34 от 17.1.62 г.

  в) за успехи в боевой и оперативной подготовке:

  — орден Красной Звезды N 3605136. Удостоверение № 095418 от 3.11.67 г.

  — орден Красной Звезды N 3706433. Удостоверение № 110815 от 16.2.82 г.

  — орден «За службу Родине в ВС» 3 ст. N 8084. Удостоверение № 401386 от 30.4.75 г.

  — орден Отечественной войны 1 ст. N 453450. Удостоверение AN 506522 от 11.3.85 г.

  г) юбилейные награды и иностранные знаки отличия:

  — орден Красного Знамени НРБ. N 2000. Удостоверение N 020428 от 14.9.74 г.

  Медалей: отечественных — 15, иностранных — 9.

  Женат — жена Козлова (Афанасьева) Валентина Григорьевна. Сыновья — Сергей, 1953 г.р., и Юрий, 1958 г.р., оба полковники.

  Брат Владимир (мл. лейтенант) погиб 26.1.44 г. в районе с. Ганновка Винницкой области, был награжден орденом Красной Звезды, но не получал его при жизни. Похоронен в с. Ганновка.

  Брат Николай, 1927 г.р. умер в 1950 г., похоронен в г. Астрахань.

  Брат Анатолий, 1932 г.р. умер в 1996 г., похоронен в Москве.

  Мать Козлова Ксения Ивановна умерла в 1972 г. Отец Козлов Александр Петрович умер в 1973 г., оба похоронены в г. Балашове Саратовской обл.

  Декабрь 2002 г.

  В подготовке настоящих воспоминаний оказал помощь Ярмош Евгений Вячеславович, студент 3-го курса Московского авиационного института.