Кириллова Евгения Петровна

 Кириллова Евгения Петровна

Я подняла руку

Родилась 17 декабря 1920 года в селе Мучкап, Мучкапского района, Тамбовской области.

    Учиться я начала очень рано, мне до 6 лет не хватало 3 месяца. Помню, однажды к нам из Уварово приехал какой-то начальник. Он просил дедушку предоставить самую большую комнату нашего дома для учебы первоклассников. В селе в то время не было школы, дети ходили учиться на станцию Обловка за 6 километров от села. Дедушка согласился и я, конечно, первая села за парту, которую он изготовил. Первой моей учительницей была Любовь Владимировна Ланьшина. В нашем доме мы прозанимались два года, а к началу учебы в третьем классе была построена недалеко от сельской церкви добротная начальная школа. В ней я проучилась еще два года.

     Чтобы учиться дальше, бабушка повезла меня на станцию Обловка. Школа называлась фабрично-заводская семилетка (ФЗС). Эта школа до 1932 года называлась школой рабочей молодежи (ШРМ). Она готовила специалистов с сельскохозяйственным уклоном. Там я проучилась всего лишь три месяца. Практичные люди порекомендовали нам оставить восьмой класс и перейти в зооветтехникум, который находился тогда в г. Тамбове.

     Еще во время учебы в техникуме я, как и вся молодежь нашей страны, увлекалась авиационным спортом. Это увлечение привело меня в аэроклуб. После окончания аэроклуба мне вручили удостоверение с присвоением звания «Пилот запаса пятого класса» и значок парашютиста.

    В конце моей учебы в техникуме серьезно заболела моя мамочка - единственная опора семьи. Тогда я обратилась в обком комсомола за помощью, и меня приняли в отдел учета комсомольских документов. При партийной школе начали работать курсы комсомольского актива и меня командировали в них, а по окончании перевели в отдел обкома физкультуры при облисполкоме на должность заведующей отделом кадров. В декабре 1940 года партийная организация облисполкома перевела меня из кандидатов в члены партии.

<...>

... Хмурым сентябрьским вечером наш санитарный поезд № 175 покинул станцию Тамбов и, отбивая чечетку на стыке рельс, шел без остановок даже в таких крупных городах как Мичуринск и Рязань в сторону притихшей Москвы, которую уже огромным полукольцом охватили немецкие армии.

     Начальником санитарного поезда № 175 был назначен присланный из Москвы военный врач Саркисьян, комиссаром - Николай Абрамов, который был мобилизован в армию в день отправки нашего поезда, а до этого он работал помощником председателя облисполкома.

     В задачу санитарных поездов входило: вывозить тяжело­раненых из медсанбатов, прифронтовых госпиталей, других санитарных пунктов в тыл. Эти поездки были не из легких. Санитарные поезда, как правило, задерживались на станциях и полустанках. Поезд иногда загоняли в тупик, где он сутками мог стоять, а сам рейс проходил более 2-х недель. Во время движения поезда с ранеными зачастую не хватало перевязоч­ного материала, медикаментов и даже продовольствия. Ноча­ми мы стирали уже использованные бинты.

     Первым рейсом наш санитарный поезд на ст. Бологое при­нял около 400 раненых Северо-Западного фронта, которых мы вывезли в город Курган, в то время Челябинской области. За две недели пути до Кургана мы хорошо уже знали друг друга, и каждый из раненых воспринимался нами как близкий и род­ной человек.

     Мужчины среднего возраста и совсем безусые юнцы - на­ши сверстники, у них были разные судьбы в довоенной жизни, но всех их теперь объединило тяжелое ранение, полученное в сражении с фашистами под Новгородом, Демянском, Старой Руссой...

     Я сдавала своих раненых эвакуаторам: врачам, сестрам и санитарам по списку и документам и невольно слезы душили меня.

     «Сестра Женя, - обратился ко мне тяжелораненый в ногу политрук, - до конца войны еще далеко, и если вы будете оп­лакивать каждого из нас, то выведите из строя свое сердце.

     Вам надо сдерживать свои нервы - это война не на жизнь, а на смерть».

     При этом он снял с себя гимнастерку и повернулся ко мне спиной. Какой ужас! Я увидела ленты вырезанной кожи на его спине. Так издевались над ним фашисты за короткое время, пока он до своего побега находился в плену.

     В декабре 1941 года наш поезд был переброшен из Боло­гое под Москву. Этот рейс я и мои два санитара пятого вагона не забудем до конца наших дней. Положение под Москвой было ужасное. Медсанбаты были все переполнены. Раненые лежали на открытых площадках. Когда мы загрузили свой ва­гон, то оказалось, что большая часть из них были без рук и без ног.

     Несмотря на то, что на каждом вагоне санитарного поезда имелся знак «Красный крест», признанный всем миром, как знак величайшего гуманизма, фашистские «мессершмитты» на бреющем полете обстреливали эти поезда. Когда немецкие летчики обстреляли из пулеметов наш поезд, я очень испуга­лась и заплакала. А мои тяжелораненые солдаты нашли в себе силы успокаивать меня: «Сестричка Женя, не плачь, мы все равно победим, мы с тобой еще и станцуем».

     И когда уже после войны я услышала песню композитора Давида Тухманова «Позабыть нельзя», я узнала в ней и себя и своих искалеченных раненых.

     Фронтовой санбат у лесных дорог,

     Был прокурен и убит тоскою, Но сказал солдат, что лежал без ног: «Мы с тобой, сестра, еще станцуем!».

     Эта песня стала неким символом моего песенного репер­туара. Она напоминала мне мою судьбу. И я впоследствии ис­полняла ее с особым вдохновением.

     В мае 1942 года я была отозвана фронтовым эвакопунктом (ФЭП) № 36 в город Ярославль, где формировался армейский полевой эвакогоспиталь № 1899 и назначена туда методистом лечебной физкультуры с присвоением звания «техник-интендант II ранга», но потом наши звания переименовали в «лейтенант».

     Причиной моего отзыва из санитарного поезда и направления в полевой госпиталь послужила имеющаяся запись в личном деле об окончании 6-ти месячных курсов лечебной гимнастики в Тамбове.

     Большинство медицинского персонала госпиталя было из Ярославской области.

     В 1942 году полевой госпиталь № 1899 находился в распо­ряжении Северо-Западного фронта. В начале 1943 года был переброшен на Брянский фронт. С середины февраля того же года переведен на только что созданный Центральный фронт, расположенный между Брянским и Воронежским фронтами, нацеленный на Курский выступ. Нас присоединили к 65-й об­щевойсковой армии, которой командовал генерал-лейтенант Павел Иванович Батов.

     После боевых действий на Курской дуге он лично прибыл в наш госпиталь и вручил награды медперсоналу, в том числе мне орден Красной Звезды. Павел Иванович был хорошо зна­ком с нашим начальником госпиталя.

     Госпиталь развернулся возле поселка, если не ошибаюсь, с названием - Каменка. На опушке леса, недалеко от железнодо­рожной линии, и уже 25 февраля начал прием раненых.

     С начала 1943 года и до конца войны моя фронтовая жизнь связана с боевыми дорогами 65-й армии. В эту армию в разное время входило 3- 6 корпусов в составе 3-4 дивизий в каждом, с общей численностью 60-100 тысяч солдат и офицеров, что со­ставляет население среднего города.

     Фронтовые дороги военного госпиталя № 1899 проходили через Северо-Западный, Брянский, Центральный, 1-й Белорус­ский, 2-й Белорусский фронта.

     Куда шла армия, в том направлении и перемещался госпи­таль. В летнее время, как правило, он размещался вблизи лес­ного массива в палатках, а зимой - в разбитых зданиях с выби­тыми окнами и сорванными дверями, которые мы в спешном порядке очищали от щебня и мусора и утепляли. Иногда гос­питаль размещался в деревне, если ее избы не сожгли отсту­пающие фашисты. Наше местоположение трудно установить на географических картах. Мы только знали, на каком мы фронте и что, безусловно, мы в полосе наступления 65-й ар­мии. У меня сохранился перечень населенных пунктов, вблизи которых размещался наш госпиталь. Таких населенных пунк­тов 32, в том числе на территории Белоруссии, Польши и Германии.

     Поразительно, с какой жестокой методичностью разруша­лись немцами наши города, сжигались поселки и деревни!

     Порой при перемещении хозяйства госпиталя мы не могли проехать через тот или иной город, улицы которого были зава­лены огромными валунами кирпичной кладки и в некоторых местах заминированы.

     Деревни встречали нас одинокими печными трубами, стоящими на том месте, где когда-то были дома, а города -скелетами многоярусных зданий и их развалинами на целые кварталы.

     Иногда мне начинало казаться, что время перенесло меня в иной мир, где только что произошли великие катаклизмы, изу­родовавшие до неузнаваемости некогда цветущие города.

     Мне неоднократно приходилось видеть нашего коман­дующего фронтом, прославленного генерала Константина Константиновича Рокоссовского. Его любили на фронте все от солдата до генерала за доброжелательное и чуткое отношение к подчиненным.

     В своей работе я уже следовала совету того политрука, с которым рассталась в городе Кургане: старалась меньше пе­реживать и плакать, хотя обстановка порой была невыноси­мой.

     После первичной обработки тяжелораненых мы отправля­ли их на санитарных поездах в тыл. Легко раненых оставляли в своем госпитале. Впоследствии из выздоравливающих бой­цов при госпитале были созданы две роты обслуживания, ко­торые вели охрану госпиталя и выполняли хозяйственные ра­боты. Первый ротой командовал Саша Гогия, уроженец Гру­зии, второй - Саша Афанасьев из Свердловской области. Федя Тужитинов, уроженец Московской области, иногда подменял командиров рот.

     Главным врачом и начальником госпиталя был москвич Петр Васильевич Соболев, комиссаром - Исмат Садулаев из Душанбе. Оба они были в возрасте и относились к нам по-доброму. К сожалению, спустя 2 года Соболев заболел, а вме­сто него из Москвы к нам прибыл на должность начальника госпиталя Давид Исаакович Бахрах.

     Во вновь сформированном госпитале впервые был создан кабинет по лечению контрактур и тугоподвижностей суставов, образовавшихся после ранений, и особенно пальцев правой руки.

     Штат нашего госпиталя составлял 36 человек, с ротами более 100 человек. А штат кабинета лечебной гимнастики со­стоял из 6 человек: старший методист - это я, методист, две массажистки и два санитара. При поступлении больного я за­полняла специальную медицинскую карточку, измеряла угол контрактуры: будь-то фалангов пальцев или суставов: лучеза-пястного, локтевого и плечевого, голеностопного или колен­ного, после курса лечения через каждую неделю я вновь по­вторяла измерение и так до полного выздоровления раненого.

     До конца войны мною было заполнено и обработано более 2-х тысяч карточек на раненых, восстановивших свое здоровье и вернувшихся в строй.

     Особенно мне памятны бои на Курской дуге. Когда наша колонна машин, перевозившая имущество госпиталя находи­лась в предместьях Курска, мы попали под сильную бомбежку. Все небо было заполнено немецкими бомбардировщиками и нашими истребителями.

     Помимо бомб и фугасок немецкие летчики сбрасывали на землю пустые бочки с отверстиями, которые при падении из­давали ужасный звук, казалось - все крутом было объято пла­менем. Осколки сыпались на палисадники домов, издавая рез­кие хрустящие звуки. Это был какой-то кромешный ад.

     Я не думала выйти из этого пекла живой. Рядом с дорогой я увидела воронку от бомбежки, бросилась в нее и закричала нашему дневальному: «Дядя Миша, прикрой меня!». Позднее я часто вспоминала этот эпизод, осуждала себя, считая, что поступила неправильно. Мне хотелось остаться в живых. А дядя Миша разве не хотел жить?

     Недалеко от воронки я заметила старушку, которая несла в руках небольшой деревянный сундук, обитый железом. Она также спряталась в мою воронку и плача стала просить меня пойти с ней к ее снохе, дом которой находился недалеко от ее разрушенного дома, под горой.

     Дом снохи не был разрушен, в нем было много народа. Все они были испуганы этой страшной бомбежкой, а малень­кие дети громко плакали. Я и сама была не в лучшем состоя­нии, но вида не подала. Я была в военной форме, стыдно.

     Когда был дан отбой, мы вышли со старушкой из дома, и я  спросила ее: «Куда теперь?». Она ответила: «В мой дом». Хотя вместо ее пятистенки остались одни развалины и уцелевшая собачья конура вместе с живой собакой. Как же она обрадова­лась, что ее единственный друг Полкан остался живой! На прощание я спросила свою спутницу, что у нее в сундуке, ко­торый она так заботливо охраняла. Она ответила, что в нем находятся вещи, которые она приготовила на смерть: наволоч­ка на подушку с крестиками, сорочка, пара чулок, суконные тапочки, две простыни и прокрывало из гипюра на гроб. Она была рада, что самые дорогие для нее вещи сохранились.

     Боевой путь 65-й армии можно прочитать в одноименном сборнике, изданном под редакцией председателя совета вете­ранов армии генерал-майора Н.М. Горбина, который он вру­чил нам на встрече ветеранов 18 мая 1980 года в Москве, а то­гда, в войну, мы следовали за армией, зная только общее на­правление - на Гомель, на Минск, на Варшаву, на Берлин.

     Обычно наш госпиталь развертывался недалеко от линии фронта. Начальник госпиталя участвовал в оперативных сове­щаниях командного состава армии, на которых рассматривал­ся вопрос о сроках наступательной операции, и мы готовились к этому дню.

     По гулу выстрелов из тяжелых орудий, доносившихся с линии фронта, пролету над нашими головами краснозвездных самолетов, мы знали «началось!».

     Окровавленные и измученные, в грязи, пропитанные по­роховой гарью, они поступали к нам со всех сторон и занима­ли не только госпитальные палатки и здания, но и все подсоб­ные помещения и даже открытые площадки. Их привозили на машинах, повозках, а некоторые добирались до госпиталя са­мостоятельно. В состоянии аффекта они еще продолжали как бы вести бой и находиться где-то под Шосткой, Городней ... В период между боями в госпиталь иногда доставляли пацанов, подорвавшихся на минах от неумелого обращения с другими взрывоопасными предметами. Порой в госпиталь для оказания медицинской помощи доставляли пленных немцев.

     Во время наступления армии нам приходилось по не­сколько суток работать без сна и отдыха. Мы буквально вали­лись с ног от усталости. ...

<...>

Данный эпизод описан в книге Е.П. Кирилловой «Исповедь»:

«... Каждый раз, когда в госпиталь прибывали новые партии раненых, я громко спрашивала, есть ли среди них тамбовчане. Мне всегда хотелось встретить земляка. Когда работала еще на санитарном поезде, я встретила Толю Козельцева. Это было в октябре 1941 года. Он был не только моим земляком, но и бывшим сослуживцем. Вместе с ним до войны мы работали в обкоме комсомола. Мы были бесконечно рады этой встрече. Так как наступали холода, а он был легко одет, я сняла с себя теплый свитер и отдала ему. Он взял, поблагодарил, но, когда мой поезд стал отправляться, Толя уже на ходу поезда бросил мне его обратно. Мы отнеслись друг к другу с большим уважением, тактом, по-джентльменски. Каково же было мое удивление, когда Александра Петровна Хлынина - председатель клуба женщин Тамбова - в начале 2002 года передала мне газету «Тамбовская правда» с помещенной заметкой Толи Козельцева об этой нашей встрече. Через шестьдесят лет любимая моя газета «Тамбовская правда» пришла ко мне». (Е.П. Кириллова. Исповедь. Тамбов. 2003. С. 39-40).